32.
В аэропорту он чувствует себя заброшенным. Как и за границей, и в любом незнакомом месте. Поэтому, пуская в себя зуд путешествия, подумай сначала об изжоге и тяжести в желудке, которые обязательно появятся. Да и чего, собственно, делать в нагромождающемся вокруг пейзаже? Отдаться куражу новизны? Ну- ну. Другое дело, возможность зачатия новой судьбы. Для этого надо не стоять столбом, а по возможности двигаться, меняя мизансцены и будучи готов к лучшему. Если берешь кофе с бутербродом, так думай не о том, что живот заболит - он заболит и так - а о том, как приоткрыть мир с незнакомой стороны. Так он и сделал, спросив у нее, свободно ли место за столиком и не возражает ли она, если он на него сядет. Через двадцать минут она скажет, что ее поразил его вид, не соответствующий ничему вокруг. Но в подробности не вдавалась. Он уже знал, что она летит в Милан на пробное прослушивание, но шансов никаких нет, а, главное, зацепиться хоть на пару месяцев и найти хорошего педагога, может быть, даже из наших. У нее есть пара телефонов, рекомендация, все такое. Он рассказал, что должен выступать на конференции, а до этого побывать в Венеции на нескольких выставках. К слову, посетовал на то, как изменилось время. Еще несколько лет назад все, связанное с заграницей, казалось волшебным сном, выдумкой, фантазией. А сейчас знаешь, как это тоскливо и провинциально изнутри - та же глупая Венеция, наполненная бессмысленным туристическим людом. И чего в ней нашел Бродский? Свои мечты? Свою могилу?
Слушала его с сочувствием. Оказалось, что им надо на один рейс. Вместе пошли на регистрацию. После прохождения контроля опять зашли в кафе, он предложил на выбор коньяк или шампанское. С непривычки она развеселилась от одного бокала. На словах это гнусно, а наощупь означает нежное и ласковое притягивание друг к другу. Она открыто радовалась, что встретила его: все кругом чужое, а он как родной. И поговорить с ним можно, и помолчать, ну как с подругой. Они ведь сразу поняли друг друга, она не ошибается? Он, держа ее руку, водил нежно между пальчиками, внизу, как будто между ног. Она даже покраснела. В салоне были свободные места, они сидели рядом. Он вполне смог представить, что они уже сняли гостиничный номер, поужинали, легли спать мужем и женой, прожили вместе двенадцать лет, умерли в один день. Разве что ее коленка жутко волновала. Ему казалось, что он чувствует как и она его хочет, и в лице ее было что- то загадочное как в той самой венецианской маске, что сулила в будущем нечто неизведанное и провальное. Он сказал ей это, а она ответила, что, наверное, потому, что немного косит, особенно, когда волнуется. Как сейчас. Он сжал ее ладошку: своим признанием она стала ему еще ближе. Стюард принес еду, они помогли друг другу в ней разобраться, выбрали вино. После еды по очереди сходили в туалет, как бы предложив еще большую интимность отношений, хотя куда уж больше. Кругом враждебный, по сути, мир, а они спрятались друг в друге, и на время не страшно. И что дальше? Два ребенка, слепивших общий мирок - тоже немало.
Он сказал, что она непохожа на остальных женщин, которых, очевидно, сама природа заставляет удерживать мужчин на расстоянии, с которого они могут лучше разглядеть будущего отца их плода, зачинающего новую ветвь бытия. Тебе просто нельзя не верить, сказала она, нежно сжав руку. Это ты не похож на остальных. "Непонятно, что дальше, - сказал он. - Меня встретят, отвезут в гостиницу, начнут раздирать по частям. У тебя свои проблемы. Мы потеряемся". - "Мы обменяемся телефонами, пообещаем созвониться, а потом постепенно забудем друг друга, - согласилась она. - Как необыкновенный сон". Самолет шел на посадку, они пристегнули ремни, держа друг друга за руки. Не надо ничего придумывать. Все случится само собой. Искоса он смотрел на нее, вдыхал ее запах, не мог оторваться.
33.
Магазин возле дома после ремонта стал безумно дорогим. Она купила десяток яиц, кусочек сыра на двести грамм, ароматный хлеб, печенье и - все, деньги кончились. Даже чай, остававшийся со старых времен, уже заканчивался, куда печальней. Кто- то говорил, что она могла бы зарабатывать своим гаданьем, но это было бы финишем. Ее дар не терпит никакой грязи. Когда гадаешь по почерку, перестаешь быть, превращаешься в того, кто это пишет. Любое напоминание о деньгах тянет вниз, в этом она уверена.
Регулярно звонили подруги, перед которыми она была беззащитна. Жаловались на жизнь и - что особенно ее, бездетную, умиляло - на детей. Вообще были бестактны до предела, но что поделаешь, когда подруга по институту жалуется на предполагаемый рак или на несомненный климакс? И почерк у нее, сколько она ее помнила, был неутешителен.
Когда она замирала, как сейчас, глядя на замороженный день, в котором пряталась лимонная корочка солнца, ей казалось, что она не только предчувствует, но и притягивает свое будущее. Только не отвлекаться. С людьми разговаривала много и приподнято, стараясь внушить им уверенность, а оставаясь одна, предавалась безнадежной сосредоточенности. Если пройдешь ее до конца, тогда и обретешь новое.
Снова раскладывала взятые с работы образцы, вживалась. Это позволяло контролировать себя и свою жизнь. Чужой почерк, в который она вслушивалась как в тишину, заменял ей логику, в которую она особо не верила. Почерк рассказывал истории, которых не придумать, которым вряд ли кто- нибудь поверит, расскажи она их. Она знала, жулик человек или нет. Любит ли детей. Каков в постели с женщиной. Миллион разных вещей. В историях, которые рассказывало ее собственное письмо, фигурировал папа, который родил ее, а потом бросил, умерев. С ним умер Гнесинский зал, куда они ходили на концерты, зоопарк, кафе "Шоколадница", залы для мультфильмов, Гораций, которого он зачем- то читал с ней по латыни. Умерло ощущение, что "папа работает", а, значит, шуметь нельзя, но мир имеет смысл, которого иначе просто не будет. И не стало.
Папа писал энциклопедию. Ни больше, ни меньше. Энциклопедия - вещь мистическая. Это сейчас все смешалось по- глупому, а есть и настоящее смешение, где Гольдони строго рядом с микробом, с жуком- навозником, а заблудившийся Одиссей - с домоседом Лосевым. И так далее. И писал он это от руки, как письмо ей одной, которое теперь она не могла читать, потому что у нее тут же начинало невыносимо болеть сердце.
Папа был воином. И воевал ни с Гитлером или Сталиным и даже не с Наполеоном, как нормальный русский интеллигент- неудачник, а со всем, что вокруг и что в просторечии именуется Богом. Естественно, это включало и папу, что делало условия абсурдными, но не останавливающими воина. Всех своих поклонников мужеского пола она проверяла на папиной энциклопедии и достойного не нашлось.
Гадание по почерку стало, в ее понимании, продолжением папиного труда. Только еще более интимным, как и положено женщине. Почерк уходил в будущее человека. Ей казалось, что и о загробной судьбе реципиента она могла бы сказать, да вот только как это верифицируешь? У нее было волнующее ощущение целого, которое бывает лишь у мистика, энциклопедиста и гадалки, подобной ей.
Она пила чай с сухарями, размышляя об этом, чтобы не думать об отсутствии пломб на оставшихся зубах и, стало быть, скором их выпадении. Почему у многих ее подруг не удается семейная жизнь? Может, потому, что она втайне им сватает своего покойного папу? Иногда ей казалось, что она живет среди сплошных призраков, пишущих друг другу письма с невероятными признаниями, которых адресат все равно не может прочесть.
Он звонил ей уже третий раз на неделе, просил о встрече, о личной консультации. Она терпеливо объясняла, что встречи не надо, что она все ему написала в своем резюме. Ей достаточно видеть его почерк, гонорар ее не интересует. Он же настаивал, говоря, что их короткий случайный разговор буквально перевернул его сознание, жизнь, и он обязательно должен с ней повидаться и что- то сказать. Наконец порешили на письме, которое он ей напишет. Положив трубку, она подумала, что это только звук голоса соблазняет своим теплом, а увидеть всего человека страшно и почти неприлично, настолько он чрезмерен и растопырт ни к селу, ни к городу. Это она знала точно.
34.
Расчертив мир на квадраты, проведем ломаную линию игры. Всякая капелька пространства свинчена телесной судьбой. Входишь в нее как в четвертое измерение. В Венецию, куда она его пригласила, попадаешь с Казановой, о 200- летии которого пишешь в газете. Точнее, о том библиотекаре, который, придумав мемуары, придумал и самого Джакомо. Неужели никто не дошел до такой простой вещи? Перед ним два русских издания, за окном ветер и вьюга. Легко предположить, что то же было в моравском замке, где сидел автор, воображая мерзкую венецианскую зиму, пережидаемую в мраморных мешках, лишенных отопления. Венецианская защита в моравском гамбите, - в этом что- то есть. Или он просто скряга, как она утверждает, что жалеет две, три, а, может, и все четыре тысячи долларов, которые съест поездка и которые он откладывает на день, когда бросит работу, чтобы написать то, что должен? Не проще ли, право, сочинить эту Венецию в виде изящной шахматной задачки, чем тратить время и деньги на несварение от тамошней пищи, дурное настроение и обязательный аллергический насморк, который охватит его от гостиничного белья?
Проще всего льстить себе психозом творческого человека, который привык выбирать свои обстоятельства, а не брать то, что предлагают со скидкой. Конечно, это некрасиво, особенно, когда идешь с дамой и вдруг, извинившись, бочком- бочком, исчезаешь без следа. Зато за столом никто не перебьет мысль идиотской действительностью. С тех пор, как появилась работа, он только ей и занимается. Вместо Интернета - прямой выход в вечность, что хоть не в духе времени, его устраивает. А к тому, что творится под боком, в доме, все более равнодушен. Жена ушла? Закроем плотнее шторы, включим настольную лампу. К завтрашнему срочная работа - читатель заждался очередного экзерсиса. Пусть бедняга думает, что у него все о`кей. Он пишет свой собственный образ - в ином доме, в иной стране, в иной реальности, с иными женщинами. Того и гляди, совпадет незнамо с чем. Будущность полна неожиданностей.
35.
Подруги, уже потерявшие работу, рассказывали как это бывает: встаешь утром, а день расползается как намоченная бумага. Потом - неделя, месяц. Чем бы ни занималась, в памяти ничего не остается. Поэтому она поступила проще: смотрела в окно, ни о чем не думала. Напротив строили новый дом, два подъемных крана, стояли, развернувшись, нос к носу. Серый дом длился долго. Если смотреть в упор - дольше, чем можно выдержать. Но она выдерживала. Не задумывалась, почему молчит телефон, неужели все забыли? Не звонит, и хорошо. Открыла учебник латинского языка, начала учить спряжение глаголов. Не бухгалтерский учет как подруги по несчастью, не пособие для страхового агента и даже не "Психологию стресса", где советуют как себя правильно вести начинающей сумасшедшей, а именно то, что не понадобится нигде и никогда. Полезная штучка. Точка непринадлежности окружающему, а, стало быть, принадлежности самой себе.
Увидев жизнь со стороны, поняла, что должна заниматься алхимией. А чего особенного? В мире рассеивается безумно много человеческой энергии. Из внешней складывается история, черт с ней. А внутренняя? Та, что направлена на религию, на любовь, игру, на Интернет, в конце концов. Направить в нужное русло и готова власть над миром. Вспомнить хотя бы тех, кому это удалось - фашистов, коммунистов, финансовых спекулянтов. Собрать энергию - вот она сегодняшняя алхимия. Это кажется, что люди торгуют воздухом, как бы не так.
После чего посмотрела в зеркало и приказала себе быть красивей. Для этого меньше есть, больше думать. Ни в коем случае не обращаться к разным "гуру" и "учителям". Самой стать немного шарлатанкой, без этого никак нельзя. По миру ходят шалые деньги, и нужно, как говорили в студенческую старину: "чтобы пришли и сами дали".
В Москве был снег, а в Люксембурге, куда приехала с одним из московских политклубов, стоял туман, и служитель собирал желтые листья с травы внутреннего дворика нового здания Европейского суда. Она не зря долго репетировала перед приездом сюда. Ее выступление в нужный момент о приручении энергии масс в переходном обществе открытого типа произвело впечатление на тех, на кого нужно. В том числе на председательствующего семинаром, который представил ее руководителям комитетов. За обедом она разговорилась через переводчика с одним из них. Дешевая схема с юнгианским подтекстом не осталась без внимания. К тому же через слово говорила о развитии демократических институтов гражданского общества, дабы изнутри противостоять возможному реваншу тоталитарных настроений - то, чего он, собственно, знал - и красавец- блондин швед запал на нее со страшной силой. Особенно нравился, она видела, звук ее прекрасного голоса. Им она вела его, как ребенка, к главной мысли: ей не нужны деньги, которых все равно нет у его замечательной организации. Ей нужно только его понимание.
В этой виртуальности были компасы и ориентиры. Такой мир лепишь из ничего, и главное - верить в него, тогда верят и остальные. Пусть дураки и невежды называют это шарлатанством. Европейских экспертов она учила незыблемым образцам психики и поведения, которые стянут массы людей воедино. Семинар, в котором она еще раз выступила с сообщением, безнадежно съехал с регламента и закончился ее триумфом. В нужный момент она перешла на английский, внушив полное доверие. Она поняла, что в группе ее не простят и продолжения халявы ждать глупо. Надо было брать все сейчас и сразу. Она договорилась о личных приглашениях на семинары и обещала прислать план собственной конференции и кого на нее пригласить. Тут было где разгуляться. Чтобы не свихнуться, думала, лежа по вечерам в пятизвездочном номере о старых книгах, которые в будущем переведет так, чтобы их поняли люди.
36.
"Наконец- то я нашел верное слово для наших отношений. Я хочу, чтобы вы были мне подругой. Считайте это предложением. Вы уже и так мне давно "мастерица виноватых взоров", теперь я, как видите, хочу еще большего. Мне кажется, я слышу ваш тихий смех, который так люблю. Надеюсь, вы одна, рядом нет вашего мужа, и это письмо не испортит ваших с ним отношений. Я долго думал, какое отношение имеет к нам то, что вы замужем. Что бы вы ни говорили, наличие мужа останавливает меня во многих поползновениям на ваш счет. Я ничуть не хочу оскорблять его известными возможностями, хотя бы потому, что легко воображаю себя на его месте. Любовь лукава и, как в маскараде, не разбирает лиц. Но я - разбираю. При этом не могу не подозревать себя в том, что неслучайно выбрал в вашем лице замужнюю женщину. Не бессознательный ли это способ избежать окончательной близости? Видите, насколько я искренен и беспощаден к себе. Такого самоанализа, конечно, не избежать. Меня бы он мучал еще больше, не будь той, которую я люблю, именно вы. Видите, я еще только представил себе вас, а уже улыбаюсь, насупленность исчезла, меня охватывает внутренний кураж, который сразу же чувствуют мои студенты: я делаюсь красноречив, мы с моим гением - в обнимку. Да пусть мой самоотчет справедлив, и я не хочу быть близок с женщиной - к нам- то с вами какое это имеет отношение? Внешними словами не выразить нашей близости друг к другу, не так ли? . .
. . . Извините, что меня отвлекли, и я продолжаю через несколько дней в растрепанных чувствах и забыв толком, о чем шла речь. Видимо, магнитная буря, у меня второй день болит голова, да и у соседей за стеной непрерывные скандалы. Заехал к близким родственникам: удивительно счастливая семья - пока их не видишь. Стоит приехать, скандалят как бешеные, дети рыдают и хамят, родители то сдерживаются, то сразу выплескивают вокруг, что думают, неприятно. Видимо, посторонний человек вроде меня нарушает семейное равновесие. Извольте же говорить о заведении семьи. Мне это тошно. Мне довольно моей лягушечки, я уже, кажется, говорил вам о ней. Приходит два раза в неделю вытереть пыль и соблюсти иные мои потребности, и, как говорится, дело с концом. Все это за мизерные деньги, за которые еще и благодарна, плюс полное отсутствие пустых разговоров. С другой стороны, семья: катастрофическое соединение психологических вселенных, чреватое бесконечным выяснением отношений. Спрашивается, зачем?
Видите, я с раздражения зашел, кажется, не в ту степь. Не о том ведь хотел говорить. Например, о том, что, возможно, и вы отчасти удовлетворены физической неполноценностью наших отношений из- за нежелания окончательной (так это, кажется, называется) измены своему мужу. Короче, думаем мы с вами меланхолично - пусть все идет, как идет. Лично я уже и не представляю себе лучшего варианта общения с дамой. Тем более, что это дама - вы. В общении не надо быть "истинным" - прихожу я с годами к выводу. Достаточно быть нормальным. И если мы с вами нормальны в таком общении друг с другом, так почему ему таким не быть? Нам ведь с вами не стыдно, не правда ли? И выходит, что вы опять все придумали самым наилучшим образом, и я только в очередной раз могу восхищаться вами. Обычное мое желание не выходить из дому и никого не видеть как всегда соперничает с тоской по полной душевной близости с первой встречной. Простите старика. Это все равно невозможно, но в награду у меня есть вы. Будь вы рядом, мы бы с вами за это и выпили. А так - до встречи. Ваш и так далее".
37.
Признаться, он долго себя сдерживал. Но когда эти два обалдуя стали ломать ветки у яблони, которую он посадил в память сына, не выдержал. Вышел на балкон и сказал, чтобы убирались отсюда, иначе он руки им поотрывает. Так они мало того, что стали ругаться, начали звонить ему в дверь, а когда открывал, с воплями скатывались по лестнице. Идиоты, он оделся, подстерег их у входа в подъезд и за шиворот поволок в милицию. Тот, что в желтой куртке, начал орать как сумасшедший: режут, убивают, не может идти, потому что у него нога болит, умрет сейчас. Бегать только что не болела. Повалился на снег и все. Любую попытку говорить с ним человеческим языком отвергал с порога. Да что же это, подумал он, если человек такой в десять лет, хитрый, изворотливый, склизкий, то каким же он будет, когда вырастет? Ладно, он его там оставил, не бить же. Отвел второго в милицию, рассказал, в чем дело. Они вызвали его мать по телефону, а он заодно спросил номер его дружка. В школу сообщать не надо и на учет ставить рано, чтобы жизнь парням не ломать - так в милиции и сказал - но с родителями поговорит обязательно. Потому что это надо остановить, он достаточно видел, во что можно превратиться. Мать первого мальчишки обещала, что позвонит родителям того, что орал и выкручивался, но вечером он нашел время и позвонил сам. Говорил с матерью, нормальный голос, даже приятный, очень интеллигентная речь. Тогда непонятно, откуда такой мог взяться. Спросил имя- отчество, назвал себя, посетовал, что приходится знакомиться в таких обстоятельствах, но надо что- то делать. Короче, выходной был испорчен, хотя разговор с ней понравился. Спал, наглотавшись лекарств, а рано утром уехал по делам. Сначала долго обговаривал дело по телефону, но главное решалось на месте, и в общем- то получилось лучше, чем предполагал. На полгода с деньгами вопрос решился. Только пришел домой, звонок в дверь. Открывает, вчерашние оболтусы пришли вместе с мамашами просить у него прощение. Ну пригласил на кухню, поставил вазу с фруктами, предложил чай. Отказались и сидели, понятно, как на иголках, но дама эта даже в такой ситуации произвела на него очень приятное и достойное впечатление. Даже подумал, что, возможно, она и принесла ему удачу.
38.
Всякий путешественник должен обладать способностью к мимикрии, но путешествующий по России - особенно. В противном случае, речь идет не о безопасности, но о жизни. Русская толпа не просвещена по поводу существования иных народов, одежд и обычаев. Выделяющийся из нее вызывает подозрение в злых умыслах и личной недоброкачественности. Всегда найдется добрый и, как правило, выпивший молодец, который захочет привести вас к общему знаменателю, и мало вам это не покажется. При этом поразительно, что толпа нарочито разноплеменна, и опасность угрожает не только приехавшим, но и туземцам, выказывающим по этому поводу агрессивность друг другу. Посему туристические справочники настоятельно советуют принимать внешний вид и повадки большинства, иначе гарантируют чрезмерные впечатления.
Цивилизация, как известно, всюду достается большим трудом, но здесь она, кажется, дается еще через силу. Дороги трескаются, жилье держится в небрежении и разрухе, видимо, на случай бедствия или прихода врага, чтобы потом ни о чем не жалеть. Внешняя красота не слишком радует глаз местного жителя, и он склонен к компенсации ее душевным богатством, о котором говорят многие иностранцы. Это особая душевность застолья, пения песен, питья водки, обильных и жирных закусок, обнимания и уверений в любви. Чем сильнее внешняя вражда в стране, тем крепче внутренняя дружба отдельных людей. Впрочем, это не помешает им в случае недоразумения всадить в вас столовый нож, причем, несколько раз и с большой точностью, о чем говорит статистика бытовых убийств. Иногда кажется, что тебя принимают за дурака, иногда думаешь, что все это сон, но в любом случае тупеешь от явного отсутствия изящества. Говорят, что само православие запрещает хранить красоту в столь скудельных сосудах, как земная материя, но тогда это такое богохульство, что оно вполне объясняет корпоративную замкнутость местного священства, обвиняющего любого инакомыслящего в бесовстве.
Вряд ли кому- то придет в голову описывать жизнь, которой живет повседневно. Лишь проезжий заметит ее как неожиданность. Особенно если настроен на это. Один американский натуралист вывел неожиданную кривую оценки уровня жизни населения. Обыватель живет тем лучше, чем меньше разрыв между стоимостью стрижки и его автомобиля. В России сей парадокс не действует - тут парадоксы парадоксальнее. Постричься практически невозможно, у людей нет денег, и цирюльни закрываются одна за другой. С такой же скоростью открываются автомобильные салоны японских и западных фирм. Пока одни жители опускаются в пещерный век, другие поразят весь мир богатствами из пещер Алладина. Понятно, что нормальный человек боится и тех, и других одинаково.
Путника не может не поразить количество грязи на здешних дорогах. Причем, во всякое время года, исключая лето, когда она обращается в степную пыль. Поразительно, что те средства, которые закупаются в больших количествах на Западе для борьбы с грязью, приводят к еще большему ее разведению. Особенности России на каждом шагу повергают не в радости созерцания, но в мучительность мысли. По- настоящему красив здесь только снег. Беспомощность архитектуры заставляет понять образованное сословие, занятое строительством воздушных замков. Последствия этих занятий очевидны: извлеченные на свет, даже лучшие из местных интеллигентов морщатся от нежданного света и впадают в страннейшие траектории. В итоге выглядят большими оригиналами, чем турки или англичане, но совершенно нечаянно. Спустя какое- то время замечаешь и за собой раздумье, что не может же быть все так уродливо. Может, это и есть особая русская красота? Ход мысли опасный для рассудка, ты вполне уже можешь пополнять собой ряды местных патриотов.
39.
Дома - фигурки на доске. В фигурках сидят хитрые люди, делающие свои ходы. Он бродил по центру города, стараясь разгадать комбинацию будущего, которую они все вместе готовили, сами того не зная. Отовсюду выброшенному, ему, казалось, ничего не светило. Он знал секреты пространства, но фигурками двигали нелюди, не переносящие его на дух. Они чуяли опасность, исходящую от него. Не стоило даже подходить. Он знал правила игры, участниками которой они себя объявили, грызя друг друга под столом. Фигуры стояли для вида, вповалку, в абсурдном беспорядке. Все решалось в номенклатурных кругах ада, куда ему не было доступа. Но он знал: игра продолжается, и расклад от них не зависит, тая любые возможности.
Тайны хранят люди. Их можно выпытать. Пил чай у старухи в доме Нернзее в Большом Гнездниковском. Ее покойный муж был замнаркома при Сталине. Старуха любила изящное, по дешевке скупая антиквариат, картины и драгоценности в спецмагазинах НКВД, куда свозили вещи репрессированных. Дочь, едва выйдя замуж, умерла от лейкемии. За огромные деньги старуха заказала нагробный памятник на Новодевичьем самому Коненкову. Оставшись вдовой, она активно ходила на все премьеры, вступила в общество ветеранов искусств, завела любовника. Тот немного пожил с ней и ограбил, вынеся все, что смог унести. Спустя год еще удар: средь бела дня позвонили в дверь, навалились, оглушили, связали, заклеив рот скотчем, и заперли в ванной. Ей было уже под девяносто, и она сама удивлялась, как смогла выбраться, не задохнуться, не сдохнуть от инсульта, развязать руки и ноги и позвонить соседям, чтоб вызвали милицию. И все равно кое- что оставалось, и ночью не спала, в ужасе слушая, как кто- то шарит по антресолям, чтобы прикончить, когда она начнет храпеть. Она не сомневалась, что телефон ее прослушивается, и говорила племяннице, которую недолюбливала, что еще не успеет умереть, как соседи вынесут из квартиры все, что можно, и только потом вызовут труповозку. Он подумал, что наверняка ее жилплощадь уже продана- перепродана заранее. Она рассказывала как Вышинский, который жил на пятом этаже в их подъезде, пользовался отдельным лифтом, а у квартиры его всегда стоял красноармеец со штыком. Потом рассказала о ближайших премьерах и выставках, куда приглашала прийти и его. Кажется, она непрочь была его соблазнить. Только тут он оценил ее напудренность, накрашенность, желание скрыть хронологию, явно приближающуюся к вековой черте. "Почему бы нет, - подумал он и положил свою руку на ее, приведя тем в неописуемое волнение. - Даже трогательно". Он без предрассудков. Казанова наверняка бы не отказался. Только чтобы не думали, что он из- за квартиры или оставшихся бриллиантов. Наверняка будут сложности с родственниками, с соседями. Добрый молодой человек, принимающий участие в немощной старухе. А что у них творится по ночам, никого не касается. Почему бы и нет, сказал он себе еще раз.
40.
Маточка лежала под землей в купольном дворце и хотела. Хотела она всегда, но здесь ее хотение имело смысл и прекрасную завершенность. Душенька была исполнена ровного восторга. Полнота совершенна. Время от времени сбоку раздавались чьи- то шаги, и, предвкушая, она начинала увлажняться, течь, и ожидание не обманывало: ее могли лизать, могли брать сразу, могли брать постепенно, натягивать, трахать, хором и в очередь, использовать, фаловать, любить - перечисление и выдумывание эпитетов свободного, расширяющегося, великорусского языка было одним из ее увлечений в свободное от мужчин время, подтверждающим филологическое образование. Короче, ее имели и баловали в самых интимных, нехоженных местах, и то, что она не видела их, имевших ее, было тоже одним из правил сладкой, чудесной игры. Зато она могла воображать его, своего волшебного избранника. Нехватка чувств ведет к гиперболизации фантазий. По малейшим признакам входящего в нее она могла сказать о нем все. Кто- то входил нежно, боясь обидеть, кто- то вбивал себя как кривой гвоздь, кто- то был пьяным ухарем, а кого- то волновала только ее реакция, удовлетворение, благодарный отзыв. Но благодарна она была всем. Все было хорошо. Каждому из них она писала письма, посвящала стихи, разговаривала мысленно, когда никого не было. Хотя в последнее время досуга почти не оставалось. Известность ее ширилась, и от желающих попробовать в губки делалось все больше, они делались все слаще, становились в очередь, снова и снова, по два и по три, передавая друг другу по- мужски, именно так она их и воспринимала, зачастую удерживая себя от того, чтобы ручкой нащупать их крепкие, поросшие волосом ядра, подпирающие ее анус. Нет, вместо воли рукам она еще больше напрягала свой зад и воображение, стараясь представить их, любимых незнакомцев, имевших, как и все на свете право на ее влагалище сверху, сзади, в любой позиции и конфигурации и столько раз, сколько мог это сделать. А уж только потом, оставаясь одна, она опускалась наконец на самое донышко самой себя и долго с удивлением расматривала, стоя перед зеркалом. Ощущая себя, как теперь говорят, виртуальной. Почему - виртуальной? Зачем? Что это значит - виртуальной? . .
41.
Затевая ту или иную комбинацию или пытаясь выбраться из расставленной ловушки, не можешь взять в толк одно: участвуют ли в ней ангелы, имеющие право в любой момент изменить расстановку сил на доске?
Разбогатев, он купил квартиру на Маросейке. Долго выбирал из разных вариантов, расселил коммуналку, сломал перегородки между клетушками, сделал три больших залы и евроремонт. Специально подгадал, чтобы из одного окна был вид на церковь. Однако, переехав, обнаружил, что не может на новом месте спать. Даже со снотворным. Соучредитель предложил услуги знакомого экстрасенса. Тот пришел, очень смешно сосредоточился и выдал, что «здесь слепая кишка времени между прошлыми хозяевами дома и теми, то будет жить в ближайшем будущем». А он как бы нигде и никто. Полная херня. Тут же тот посоветовал обратиться к своим знакомым из частного сыскного бюро, которые в таких случаях подбирают картотеку прежних жильцов квартиры и пытаются выяснить их судьбу. То есть система была отработана и поставлена на поток. «Занимательные, скажу вам, бывают истории», - заявил прохиндей, невнимательно беря конверт с двумя сотенными «зелеными».
Сперва никуда обращаться, конечно, не собирался. Мало ли жуликов на свете, чтобы всех кормить. У него был коттедж в Жулебино, куда призежал ночевать. Трехэтажная дача в Малаховке, где отдыхал на уик- энд. Из квратиры на Маросейке получился отличный «дом для приемов» - приглашать партнеров по бизнесу. Позвонишь утром, тут же приедет на старом "BMW" новая русская горничная, все уберет, приготовит, оставит ключи и уедет. Очень удобно. При наличии сотовых вообще никаких проблем. И все же через месяц из чистого любопытства нашел оставленный экстрасенсом телефон и позвонил в сыскное бюро. Явно там работали бывшие гэбэшники. Уже на следующий день ему передали данные на какую- то дореволюционную Тушнину Ольгу Назаровну, ее мужа, Тушнина Алексея Алексеевича, члена правления торгового дома, а также на их сыновей и дочь Екатерину. Обещали вскоре справиться об их судьбе, а также найти еще, что попадется. Уже и самому стало интересно.
Надо признаться, характер у него был дрянной, не для коммерсанта. Слишком близко все принимал к сердцу. Тревожность повышенная, как сказал психолог. Нарушены главные заповеди: поменьше рвения и - проблемы продумываются по мере поступления. Он же накручивал себя вариантами в момент их зачатия. Сын задержался у одноклассника, он задействует начальника службы безопасности фирмы. Есть подозрения на партнера по бизнесу, он затевает параллельную структуру управления предприятиями. И тут на тебе, появляется еще одно измерение: во времени. Куда деваться бедному православному? Хотя, если честно, он давно подозревал, что всем заправляют мертвецы, которых мы угробили. Или - ангелы.
42.
Пока еще прошло время, и она поняла, что она не мелодия, а аккорд. . . И для мелодии- то не найдешь ценителя, а для аккорда - тем более. Ты в ином измерении, чем все остальные. Строишь глазки, строишь куры, а куры эти уже снесли яички, уже внуки из них вылупились, уже умерли, заняли всю вечность, а он еще, бедный, не подозревает, что ты хочешь с ним познакомиться. Зато какой при этом восторг звучания в тебе снизу доверху! Тебе не страшны заботы, работы, страхи, грязь в подворотне - ты слушаешь шорох звезд. И то множество людей, которых она встречала, располагала к себе, и они рассказывали ей всю свою жизнь - они тоже дышали в ней одной. Виртуозы- музыканты, ученые, сплетатели словес, авантюристы - ей казалось, что в каждом из нас в годы застоя взросла своя гениальность, и если теперь дать ей ход, мир содрогнется. Может, так и надо, чтобы все здесь сдохли в непроявленности, думала она, не зная, то ли восхищаться Божьей предусмотрительностью, то ли проклинать ее.
Пешком по грязи она шла записывать на диктофон очередную встречу. Ехала на машине. Ждала в буфете ЦДЛ, где они договорились. Пару раз люди приезжали к ней домой. Чем более она слышала в себе это одновременное многоголосие, тем беднее и функциональнее становился внешний мир. Поехала, напечатала, получила гонорар - все как- то унизительно и бесплодно. Она вспоминала свои любовные романы - страдания, письма, постели, позы и, с одной стороны, не понимала, зачем все это было, а, с другой, жалела, что было мало, потому что знала, что больше не будет. Пейзаж весь ушел в нее оттенками слов, самочувствия, отношений, снаружи становясь - никаким. Она уходила без возврата в себя. Самое большее, что она могла бы теперь предложить близкому человеку - это вместе с ней поскучать. Даже не стихи, не музыка, не мысли - поскучать. . . "Ну и зануда ты. . . " - слышала она в себе даже не свой собственный, а голос одной из подруг. Зачем, спрашивается, ей ими быть? Она самоуглублялась как липучка, которая, повытершись с годами, более не привлекает к себе мух и мошек. Считать себя только поэтому умнее, чем была? . . Внешний мир не подавал признаков любви, жизни, потому что она сама их уже не ждала. Все ушло внутрь.
43.
Зимой узнаешь о себе и других из книг.
Примерно раз в месяц накануне регул и полнолуния жена его сходила с ума. Заявляла, что он ее не любит, запускала все домашние дела, сидела, съежившись, весь день на диване с книжкой, говоря, что если ему можно, почему ей нельзя? При этом говорила, что чувствует как он к ней изменился, выискивая среди знакомых соперниц, к которым он якобы неравнодушен. Совершенно не давала работать. Могла среди ночи явиться к нему в комнату со словами, что если он ее не любит, то что он тут делает? Пусть уходит. - "Это тебе же не нравится, ты и уходи", - говорил он. - "Нет, ты уходи! "
Уходить было некуда. Лежа ночью с открытыми глазами, он думал, что же делать. Ему нужно было работать, иначе он опять окажется в яме. Она не отдает себе отчета, что без его заработка им не на что будет жить. Для работы ему нужен только письменный стол и все. Можно, конечно, снять квартиру, но много мороки, а потом надо обживать чужой грязный дом, привыкать к чужой мебели, запахам, когда он еще сможет там писать. . . За что это? Оставьте меня в покое. Глядя в темноту, он взывал к ангелу что- то придумать.
Он догадывался, что она читает французскую книжку, которую он же, идиот, ей и дал. О женщинах в их современных отношениях с дураками- французами. Теперь, вообразив себя героиней, небось, доигрывает в жизни то, что та там наговорила. Только этого не хватало.
Через пару дней все рассасывалось, воцарялся мир с поцелуями, жаркими объятиями соскучившихся друг по другу супругов. Он с дрожью вспоминал то, что было. Хотя какие к ней претензии, если, когда они поженились, он читал фицджеральдовскую "Ночь нежна", воображая себя героем- психиатром, спасающим пекрасную слабонервную девушку. Та зима была нелегкой, он говорил, что она вполне могла сгинуть в московской метели, а так они выжили, прижавшись друг к другу. О второй части романа, заканичвающейся обоюдным крахом, старался не вспоминать.
А, может, ее чтение было не причем, а это он сам читал мучительно переписку Бориса Пастернака с первой женой, страдая от ее истерик, выяснения отношений, ревности и унизительного непонимания. Она могла почувствовать нервами его дрожь, его настроение. Зимой читаешь книгу, на каждой странице которой написано: "одиночество". Так что она была права, устраивая скандалы и выводя тем самым из меланхолии. Он и сам это понимал. О себе узнавал по изменению почерка. По тому человеку, с кем сталкивался в зеркале. Однажды увидел взъерошенного субъекта с торчащими из ноздрей кустиками волос. В другой раз - покойного папу. Самая романтичесая фигура - исчезнувший. Так и надо: исчезнуть.
Женщина, гадающая дамой треф на исчезнувшего - картинка зимы. Когда бьешь сына, названного именем умершего отца, понимаешь, что мир слишком страшен, чтобы его понять. Дамы гадают на исчезающих из колоды королей. А для последних самое невозможное привыкнуть к запахам нового жилища. Потом узнаешь, что и сам уже пахнешь: несвежей рубашкой, смирением перед неудачей, гнилыми зубами, носками, промежностью. Скоро кто- то назовет этот запах - тобой. Самый последний запах - запах смерти.
44.
"Пока не увидишь со стороны, воображаешь себя эдаким Монстрояни, - говорил он, улыбаясь и наклоняясь к ней через стол. - А приглядишься в зеркало, Боже ж ты мой! "
Она смотрела в глаза, а видела мягкий нос с красным пятнышком прыща, белый жировик под глазом и думала, что в таких чувствах наше внимание и притупляется - из- за сочувствия к тому, кого вынуждена видеть с неприглядной стороны. Как это писатели умудряются все видеть?
Вообще- то всю жизнь она хотела быть умной больше, чем красивой. Она жутко боялась смерти, а философы каким- то образом преодолевали страх своим мышлением. То есть выходило, что умный человек - не умирает. И вообще она хотела к людям, к мужчинам испытывать платонический интерес. Воспарять эросом к мысли, не более того. Возможно, это началось с того случая, когда в четырнадцать лет какой- то дядька пригласил ее сниматься в кино и чуть не изнасиловал в пустом павильоне киностудии. А, может, и изнасиловал, она ничего не помнила. Короче, стойку делала на философствующего водоплавающего, постепенно сужая круги. Сначала отпали всякие нетрадиционалисты и поклонники Кастанеды, у которых она навострилась почему- то брать только в ротик. Остается ласковое подергивание в глубине живота, а сама остаешься нераспечатанной.
С этим философом она встречалась уже три месяца. Раз в неделю отправлялись вдвоем в ресторан ЦДЛ "на семинары", как он это называл. Заказывали еду, вино, он рассказывал о Бубере, о Шестова, о своем знакомстве с Пятигорским и Мамардашвили. Она показывала свои наброски к труду о бессмертии души, в основном, мысли разных Паскалей- Августинов и свои осторожные суждения на сей счет. Он ее ободрял, советовал быть посмелее, но она чувствовала, что ее тело интересует его не меньше ума, что, кстати, и хорошо, придавая их отношениям необходимое напряжение и интерес. Ей очень нравилось как он говорит: одновременно что- то сообщая ей, прислушиваясь к своим же словам, возражая себе самому по их поводу и продолжая беседу с ней. Этакая симфония, во время которой она не все понимала, но слушала с открытым ртом. Поэтому и приезжала на встречу с ним по первому зову, несмотря на любые дела и занятости.
45.
По направлению и силе ветра он определял удаленность от Леты, определявшей климат всей огромной равнины. Что касается формы снежинок, то еще Кеплер вывел формулу, долгое время считавшуюся универсальной. Здесь, однако, попадались экземпляры самобытные, необыкновенные. Один такой выловил, не поверите, обыкновенным сачком, стоя на балконе, посадил в раствор и зарисовал под школьным микроскопом. Публикация в Британских физических анналах, которую он ждал в июне, должна была наделать шум. Он ведь и раньше писал принцу Чарльзу по поводу того, что он назвал "русским снегом" и приглашал приехать, если не верит, убедиться самому. Озоновой дыры в настоящее время не наблюдается, ветер северо- восточный устойчивый, радиоактивный фон в пределах нормы. По выходным ездил со счетчиком по городу и окрестностям. На юго- востоке, как раз по дороге на Капотню наткнулся неподалеку от гаражей и новостроек на огороженную проволокой зону повышенной радиации. Лыжники проволоку оборвали и дули напрямки. Летом здесь земляника, небось, с малину. Громоздкий, румяный, сильный, он шел вместе со всеми на лыжах, иногда вступая в разговоры с теми, кто попадался навстречу. Так узнал, что после войну тут работали пленные немцы, сильно мерли, и даже ближайшее кладбище, на котором их хронили, так и называлось "немецким". Сейчас на нем уже не хоронят, места нет, разве что к родственникам или по блату. Во время дружественных визитов туда заезжает немецкий канцлер. Он любил работать в ощущении тайны. А поскольку в России все тайна, включая нелюбопытный народ, лучшей страны для работы не предвиделось. У него была здесь подруга, которая никак не могла уразуметь, почему баночки в холодильнике надо ставить на свои места, а для бритья использовать на кисточке вчерашнюю пену. Да для того, чтобы больше времени и средств оставалось для дела. Нет, не понимала. Так же, как он не понимал, зачем жить в промежутках обычной цивилизации. Надевать меха для поездки в метро. Говорить о работе, приходя в гости. Наслаждаясь жизнью, думать о ее смысле. Всё невпротык.
Звание капитана предполагает письменные отчеты, отсылаемые с дипломатической почтой. Отчеты предполагают множественность методик описания здешней жизни. Он и разнообразил их. Так местные дамы, особенно в провинции, искренни донельзя, включая профессионалок. Любовная смазка хорошего качества, обильна, никаких специальных гелей - вот вам и прелесть отдаленности от цивилизации. Он даже подумывал о том, чтобы отыграть у русских гомосексуальную карту, так ловко разыгранную ими в кембриджской пятерке, но источники уверяют, что все они по- прежнему на службе у КГБ, центр просил не рисковать. Пытался найти еще подходы, но практически все глохнет. Причина: логику в России заменил мат. Более- менее развитые дискурсы снимаются эмоциональной вспышкой, при которой четырьмя словами и их производными заменяется, по сути, большой академический словарь. Тут кончается цивилизация и начинается Россия, у границ которой напрасно будет тмиться то НАТО, то Наполеон. Пока есть мат, Россия неисправима.
46.
Обычно она звонила первой, сообщая, что выезжает. Он даже по сотовому видел, как она улыбается. Сердце его сжималось предчувствием. К ней он ехал на "Жигулях", стоящих перед домом, чтобы не выделяться. Сколько ни длился их роман, ему казалось, что он участвует в каком- то фильме. По роли он был с иголочки одет, источал уверенность в себе и в руках, державших руль, пока звучит музыка, чувствовалась сила. Такой европейский господин.
Они встречались в новой гостинице за кольцевой. Поставив машину на платной стоянке, проходил мимо ресепшн к лифту. Если спрашивали, говорил, что договорился о встрече. В пакете была бутылка коньяка и флакон французских духов. Она уже ждала его в номере, свежая после ванной, благоуханная. Она никогда не опаздывала. Он уже говорил ей, что ему кажется, что они разыгрывают какую- то роль в кино, и она, согласившись, заметила, что всегда приятно быть лучше, чем сама о себе знаешь.
Конечно, и здесь, несмотря на цены, сервис был вполне советским, и все, что надо было, она привозила с собой: рюмки, посуду, закуски и даже простыни, кажется, успевала поменять до его прихода и надушить. Трогательное соединение американского кино с домашними булочками, которые она специально ему пекла.
В больших зеркалах они разглядывали идеальную пару. Даже лежа под ним, она успевала еще посмотреть все ли соответствует сценария и, удовлетворенная, отдавалась с тем большей страстью. Разделенная ирония только увеличивала удовольствие посвященности в то, что за кадром. Когда- то она удачно снялась в кино, даже немного прославилась. Потом занялась живописью. На самом деле была самым удачным его агентом, используя выставки как повод для поездок за границу и нужных знакомств.
Красивая, длинноногая, замечательно играющая на скрипке, она была идельным агентом с рекламных плакатов. Он мог во всем на нее положиться. Она никогда не давала непроверенной информации, сколько бы он ни пытался подловить ее в мелочах по своим каналам. Она была бы идеальным двойным агентом, и, распаляясь в постели, он начинал говорить, что хорошо бы она заложила его ФСБ, чему она сначала обижалась, а потом привыкла как к нормальной сексуальной фантазии. То, что она рассказала ему о тайной договоренности правительства с несколькими банками, было невероятно по возможным последствиям. Он еще не знал, то ли напечатать это в своей газете, то ли предъявить в прямых переговорах с конкурентами. Она что- то сделала, что у нее там пахло совершенно необыкновенно. Он спросил, что это. Она сказала, что новая парижская штучка, и она выбрала запах раздавленной земляники.
47.
Грязный снег мостовой, фонарь, киоск, выбоины льда на асфальте. Кажется, что вышел из дома по ошибке или дома нет вообще. Потом вспоминаешь, что дом есть и есть маленькое пространство, вокруг письменного стола, куда возвращаешься, чтобы быть. Пишешь рассказы, в которых ничего, кроме мыслей, не происходит. Если говорили, что не знает жизни, отвечал, что сам эту жизнь творит и труднее всего найти людей, которые сделают то, что надо. Например, устроят ненасильственный переход в насекомые. Как один из путей в бессмертие. Задумывая свои акции, не мог не обратить внимание на устройство власти, которая могла бы все это воплотить в жизнь.
Все получалось само собой. Занятый своими мыслями, был исполнителен и никого не подсиживал. Шеф не мог это не оценить. К счастью, речь вскоре пошла о выживании конторы, и он предложил подробный план действий, на котором к тому же не настаивал. Люди, говорил он, истосковавшись по смыслу, сделают все, как надо. Главное, не занимать их выяснением отношений между собой. То есть сразу видно, что дурачок, можно его не бояться.
Он же имел в виду способ заворожить публику. Все равно чем - сенсацией, моцартовскими кружевами, светлым будущим, архетипом, страхом бандитских нападений в безоблачный день, всемирным эротизмом. . . Шеф восхитился размахом мысли, но пользоваться, конечно, не собирался, иначе не был бы тем, кем был. Он же думал о том как заставить людей слушаться себя, при этом не обращая на них внимания.
Шеф пригласил его в выходной к себе на дачу. Прислал машину с шофером, тот привез в закрытый поселок на Истре. Двухэтажный дом с подземным гаражом и сауной и двумя автоматчиками у входа. "Боитесь? " - ласково спросил референт, которого прочили чуть ли не в наследники, но он даже не понял вопроса.
Выпили ледяной водки, закусили хрустким огурчиком. Тут же еще по одной. Хорошо. Показал свой кабинет на втором этаже, письменный стол Бухарина с завалившимися за ящик бумагами самого любимца партии, тут же огромное деревянное распятие, купленное по случаю еще в те страшные годы, когда никому нельзя было его показывать. Антиквариат, картина Шемякина, издания пушкинского времени. Пожаловался на отпрыска, который бросил учебу в Англии, оставшись там же в качестве буддиста.
Поинтересовался, чем он сейчас занимается. Пока думал как получше сформулировать, тот перешел к главному: не сменит ли его на посту? Было ясно, что этот вопрос он, на всякий случай, задает каждому, и положительный ответ гарантирует конец отношений. Сразу стало тепло и весело. Чем- то он складом характера напоминал ему отца. "Если нужна какая- то помощь, - отвечал он, сам наслаждаясь задушевной мягкостью своего внутреннего голоса, - я готов сделать вам все. Но ни власть, ни ответственность мне не нужны". - "Подумайте, - сказал тот. - Первое время я вам помогу. Пока буду жив". - "Ну хорошо, - сказал он, сразу наплевав на последствия. - Я взял бы дело, если бы вы переделали систему управления". Взяв лист с бухаринского стола, тут же начертил на нем простейшую схему: десятники, сотники и так далее. Это нормально, ничего особенного. - "Вы слишком входите во все детали, а система должна работать сама. И чтобы контролировать ее, вы подбираете помощников глупее, а на самом деле сволочнее, чем вы. В них глохнут ваши импульсы". - "Что за импульсы? " - спросил он, нахмурившись. - "А затеять можно все, что угодно, - продолжал он, не ответив ему. - Да хотя бы сексуальную революцию. В порядке бреда. Как схему". И стал тут же набрасывать и ее.
48.
Набрав дюжину сторонников, ездил с ними по провинции, избегая не только столичных, городов, но даже и крупных. Конечно, не из страха властей - милиция райцентра по- родственному свирепа к приезжим, к "черным", и в то же время подобострастна, если удается на них заработать. А эта компания производила вполне нищее впечатление. Поэтому останавливались даже не всегда не в гостинице, а у знакомых. Всегда находился у учеников какой- нибудь сослуживец по армии, у того свои знакомые, и они кое- как распределялись по квартирам. Арендовали на выходные бывший кинотеатр или дворец культуры, развешивали объявления о бесплатном входе на лекцию про внутреннюю божественную жизнь и как в связи с этим себя вести. Многие говорили, что они припозднились с своими проповедями. Народ сейчас даже в провинции избалован всякими учителями, целителями, иностранными гуру, которые даже бесплатными обедами угощают. Если бы еще несколько лет назад, успех был бы им обеспечен. Потому что и текст, и чудеса исцелений у них вполне на уровне, говорил один из их поклонников, бойкий молодой бизнесмен из бывших комсомольцев. Он не возражал, выслушивал его, как и всех остальных, молча и доброжелательно. О них уже пару раз писали в местной прессе как о шарлатанах и сектантах, отрывающих молодежь от семей, даже сделали на одном из московских телеканалов репортаж с неясной направленностью. Постепенно, как и в любом живом деле, обрастали поклонниками, среди которых было немало сумасшедших, но и их не отвергали. В теплое время года собирались в парках, устраивали что- то вроде пикников, с угощением, с дружеским непосредственным общением. Приходили к знакомым на свадьбы, на дни рождений. Он мягко говорил о последних временах, о том, что жить надо иначе, а людям только того и надо: каждому его время - последнее. Ругань в прессе все- таки прибавила к ним внимания. Когда они добрались до столицы, слух о них уже дошел туда, и были свои поклонники, особенно среди интеллигентных женщин, и, конечно, ругатели. Некоторые из них даже пришли в дворец культуры "Меридиан", где они собрали полный зал, с яйцами и кошками в спортивных сумках, чтобы устроить скандал. По этому поводу даже приехало телевидение. Ему пришлось на пару часов их обездвижить, оставив только сознание. "Напрасно вы так, жестокосердые, - говорил он им, скорее, сокрушенно, чем обличая. - Жизнь не то, что вы видите вокруг себя, принимая страхи и предрассудки за реальность. Подумайте и изменитесь. Вам никто и ничто не грозит, кроме вечности".
49.
"Извини, мне жутко стыдно. Я представляю, как выгляжу в эти минуты. Только не говори ничего. Видеть перед собой задыхающуюся дуру, рвущую тебя когтями, о, Господи! . . Больше всего меня приводит в ужас унизительность этого всего. Осталось еще только пукать и испражняться на тебя. Говорят, что и такие способы любви есть.
Почему это не показывают в американских фильмах, где красиво натертые маслом особи получают удовольствие друг на друге? Потому что там кино, а тут непонятно что, не имеющее ни слов, ни понятий. Когда отдаешь себе в этом отчет, хочется остаться одной и даже тебя, любимого сильней всего на свете, никогда и ни за что не видеть. Тебя в первую очередь. При чем тут стихи и музыка, если рядом с ними есть и это? Надо выбрать что- то одно, иначе непонятно, кто ты есть.
Наверное, надо лучше владеть собой, показывать, что наслаждаешься любимым. Я так и хочу делать, но все исчезает, я опять схожу с ума, погружаюсь в такие страшные подземелья, что, кажется, никогда уже из них не выберусь. Знаешь, как в бреду, в засасывающей воронке умирания, когда опрокидываешься затылком в никуда. Я не хочу больше этого переживать. Ты скажешь: пойдем к врачу. Нет, я сама должна сделать выбор. Ничего в нем нет страшного. Уходили же раньше в монастырь. Не надо ничего выдумывать, все уже придумано до нас. Просто нынешние книги врут, а люди ничего не понимают. Я благодарна тебе, что ты подарил мне это понимание. Теперь будет все как надо.
Я даже не хотела обо всем этом тебе писать. Только не надо искать другого выхода, чем тот, что я нашла. Это как при наркотике: сначала будет плохо, а потом постепенно все пройдет. Если организм выделяет какие- то не те вещества, надо подняться над организмом и посмотреть на него издали и со стороны. Мысль человека все же страшная сила, неужели она меня, глупую, не выдержит? Я люблю тебя и поэтому все написала. Давай делать то, что я сказала, вместе? Мне кажется, это будет здорово. Сейчас пойду на почту, опущу там письмо. Светит солнышко, и все кажется проще, чем я напридумывала. Я надеюсь, что ты поддержишь меня, когда я обо всем забуду".
50.
Еще отец Павел Флоренский заметил, сидя в концлагере на Соловках, что организму гораздо естественней и проще передвигаться на четвереньках, чем нынешним способом. Вот, кстати, плюс социалистического перевоспитания. Очень легко обзываться ничтожеством и тараканом, врываться на кухню ночью, зажигая свет и поливая все вокруг себя дихлофосом. Труднее вникнуть в психологию маленького существа, попавшего, как кур в ощип, в самый эпицентр чуждого мира. Кругом по отличным автобанам, построенным еще при Гитлере, двигаются жучки- авто. Периодически попадаются геометрические выверенные поселения, фермы для производства себе подобных. Поэты воспевают кладку яиц, сравнивая розовое кишение клопиных яичек за обоями с розовоперстой Эос. И, правда, очень похоже как бы ни называли это "джинсой", в смысле, купленной рекламой. Да возьмите Фабра, сравнивающего наши яички по совершенству с птичьими. Неужели он тоже был куплен нынешними СМИ? Прямохождение, извините из реализм, нужно одной лишь интеллигенции, которая спит до двенадцати, читает книжки, из коих черпает мысли для собственных книжек, и сношается с любовницами. Всё. Эти яйцеголовые эстеты и исходят соплями над двуногими прелестями. Все куплено, извращено, сфальсифицировано до самых глубин истории. Но протрите глаза и обратитесь к совершенству природы. Чувствующий центр мыслящего существа обретается на карачках. Вспомните Гиппократа: "Жизнь коротка, искусство долго. Подходящий случай подворачивется редко. Опыт обманчив, суждение трудно". Кажется, все ясно. Не надо отсрачивать немедленную вечность долговременными страданиями. Всего и только. Живем интенсивностью мгновенных отчаяний. Наших подруг размазывают по полу. Мягкий живот раздавлен с желтой жижей, череп раскалывается с характерным звуком. Ничего нового. Обыденное насилие - хороший повод к цивилизованной жизни вопреки всему. Как гласит учебник по зоологии, самые свирепые по природе своей виды те, что эволюционируют в общества милосердия. Не будите в добром зверя. Так он философствовал, бегая в прямом смысле этого слова по стенкам, пока она готовила обед, заучивая наизусть его тексты на случай внезапного обыска и ареста. "Я к смерти готов", - сказал он ей вчера утром.
51.
Психиатр поставил диагноз: ослабленное чувство "я". Лучшей награды ей не надо было. Дело не в Боге, из- за которого она якобы должна чувствовать свое ничтожество. Просто все, кого любила, включая сюда Пушкина, Шекспира, Исайю, Сережу, Наполеона, остальных, существовали здесь и сейчас, просвечивая среди живущих и наполняя ее торжеством соприсутствия. От нее зависело узнать их, удержав пониманием. Может быть, даже не быть самой, чтобы они были. Раствориться в этом полном собрании человечества. Психиатр, которого маме порекомендовала старинная подруга, был явно не Карл- Густав Юнг. Положив в стол конверт с оговоренным гонораром, он слушал ее внимательно, время от времени записывая что- то в свой кондуит. Не привыкшая к внимательности, она и распелась, птичка. Кивал. Гиперрезонерство. Сверхценность. Мания величия на фоне сезонного обострения вегетативной дистонии. Поколемся витаминами, выйдем замуж, родим ребенка, все как рукой снимет. Славно, что ни говори, жить, господа, в лучшем из возможных миров. Фамилия его, как специально, была Пронькин. О маминой подруге она лучше думала. Что- то спросила его несложное о переносе защитного механизма. Он не ответил, продолжая благожелательно кивать и подбадривать. Извольте, сударыня, судить по этому гумусному болвану о местонахождении водоносного слоя. Заморочить его было несложно. Когда он предложил ей раздеться, она быстро сняла кофточку, а поскольку была без лифчика, с удовольствием наблюдала постепенное покраснение кожных покровов объекта. "Дальше снимать? " - спросила скромница скромницей, даром что знала столько ученых слов. - "Нет, благодарю вас". - Ну а если руки теплые, то почему бы, дурашка, и не помять свежие грудки? Повернулась, нечаянно тронув, чтобы ему удобнее было решиться. И еще раз. Главное, привнести в диагноз ералаш. И в толк, дурачина, не возьмет, что могут разыгрывать. "Оденьтесь". Наверное, прав. В конце концов, гонорар останется с ним, детишкам на молочишко. Оделась, но кофточку на груди не застегнула, пусть напоследок посмущается. Проще изучать их по книжкам и архетипичным конструкциям, чем в полевых условиях. Не дослушав его бреда, пошла к выходу. "Мамашу позовите, пожалуйста". Та вошла в кабинет, а она, не дожидаясь ее, поехала в бабушкину квартиру, где жила последний год. Старалась думать о хорошем, повторяя, что там, где ваши сокровища, там и сердце. Ни в каком другом месте. Вечер можно провести на всяких выставках, концертах, прочем, а день надо сидеть, не разгибая лба, чтобы удержать в себе эту тоненькую нить смысла, которую так легко разорвать раз и навсегда.
52.
Сквозь сон слышишь, как скрипит лопатой дворник, убирая свежевыпавший снег. Не скрипит даже - "скрыпит": скрып. . . скрып. . . скрып. . . Зима. . . сладко вздохнув, спишь себе дальше. Солнечный луч скользит по лицу, долго задерживается на глазе, проникает щекотно в нос. Это летом рано светает, солнце не знает, чем заняться, вот и будит, как папочка, своего лентяя- сыночка. Не на- а- адо. Встанешь, чтобы начать новую жизнь, работать с утра, как Иван Бунин в деревне, а потом весь день ходишь сонный, в голову ничего не лезет. Нет уж. Повернулся на другой бок, тут- то тебе и является самый сладкий, самый душеспасительный утренний сон, куда лучше. Там ты со всеми, кого любишь, кого в жизни почему- то до сих пор не нашел и вряд ли уже найдешь. Наконец проснулся, а там дождь. На улице темно, осень, так весь день и будет, а часам к двум вообще уже вечер наступит. Надо бы уехать куда, в более что ли теплые страны, да ни денег нет, ни желания на самом- то деле. Самое лучшее, что в тебе есть - это печаль, и прожить ее надо так, тщательно и подробно, чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно что- то там такое. Спать, спать. А когда наконец проснешься, потому что нечем дышать, воздух словно испит, это весна. Пора окна открывать, выставлять рамы, открывать настежь балконную дверь - город пахнет насквозь весной, снег съежился и почернел, парит как в бане. Когда б ни проснулся, что- то происходит и - "хорошо- то как, Господи. . . " Даже недостижимое совершенство людей вокруг забавно подтверждено их вечным недовольством погодой, смешно. Когда его по рекомендации главнокомандующего, назначили начальником резервной армии, у него в подчинении не было ни одной (! ) боеспособной единицы. Денег из- за отсутствия финансирования не перечислили ни шиша. Единственный трофей - соответствующая запись в трудовой книжке, которой подтереться. Рассказывая это, он хохотал как ребенок. Имущество разворовано на корню. В итоге то, о чем он всегда мечтал: виртуальные войска! Полный карт- бланш. Из всех знакомых выстроил глубоко эшелонированную линию обороны. Каждый из них и сам по себе неприступный оборонительный пункт. А тут еще он его и усиливает, соединяя со стратегической задачей. Жизнь заставляет вгрызаться в землю и стоять до последнего, но можно и еще увеличить надежность системы. Окружить человека семьей, книгами, любимым дельцем, чтобы он пустил корни в десяток- другой поколений, так его вообще уже из чернозема не выдернешь. Ведь главное в армии, как и везде, это правильный отбор людей. А кто лучше всего их может отбирать? Понятно, что женщины. Тут уж он наслаждался в своей стихии.
53.
Она засмеялась, сказав, что они изображают из себя компьютер, даже песочные часы поставили для опыта. Он не возражал и против компьютера. Главное, синтезировать эрос, вот это самое любовное мгновение двоих. Когда читала вслух: "Не искушай меня без нужды. . . " - заплакала. Показалось, что и это он ей говорит. Как все остальное. Снег завалил окошки, все происходит сейчас, и, пытаясь забыть "самолюбивые досады", она попыталась понять, почему так? Ненароком она унчитожила файл, на который он записал три главки нового романа, и теперь он несколько дней не писал, а времени, он чувствовал, слишком мало, чтобы возвращаться к одному и тому же. Он пытался заглушить неприятное чувство. Решили сегодня даже не выходить на улицу за продуктами. Она продолжала перебирать стихи, которые были уже другими, потому что она делила их с ним, и на них был отпечаток сегодняшнего вечереющего дня. Сидели в большой комнате на недавно купленном ковре, поставив бокалы с красным вином на рояль. "Красиво жить не запретишь", - как говорила ее школьная подруга, с которой она не общалась из- за подобных сентенций. От камина шло тепло, она была полураздета, в черном французском белье, и теперь он читал стихи, одно за другим, делая их общими. Смешать все эти слова в новую Песнь Песней, неужели и тогда у них ничего не выйдет? Правда, они не отключали телефон на всякий случай, - могла позвонить ее мама, которая сидела с ребенком от первого ее брака, мало ли что. Поэтому трубку они брала с трепетом, но это звонила девушка, с которой познакомилась на выставке в доме Нащокина. Ей, наверное, еще и двадцати не было, хотела читать умные книжки и все такое. Спросила, можно ли сейчас к ним приехать? Да- да, она ее, кажется, приглашала и, кивком спросив у мужа, сказала, что, конечно, но они сейчас готовят вдвоем любовный напиток по даосским рецептам, так что пусть она ничего не боится и будет ко всему готова как в каком- нибудь эротическом фильме. Она ведь одна придет? Ну да. Нет, почему не надо, приезжай, только обязательно возьми машину, а то не меньше часа займет, они ей обязательно отдадут. Положив трубку, решили, что это будет вроде катализатора для их опыта. То есть и при девочке будут любить вначале только друг друга, а если та захочет, сможет присоединиться. В общем, как получится. Главное, в любом случае хранить внутреннюю сосредоточенность, правда? Взяли книги, и уже что- то свое провылепеталось сквозь чужие, давно знакомые строки.
54.
Про любовные истории мечтала, сидя одна под торшером. В эти минуты все возможно и, главное, хочется. Душевные разговоры, легкость в общении, взаимоприязнь. И даже неудача могла бы переживаться с большим удовольствием, чем тривиальная постель. Скажи, подруга? Да и какая постель тривиальность, - скорее, провал в незавершенный мир то ли будущей катастрофы, то ли нежданного счастья. В общем, у нее здесь были давние наработки. Она представляла обычную прогулку, на которой читала бы ему Пушкина, Мандельштама. Даже вдруг заволновалась: как бы не забыть нужное. . .
Но когда была на людях, такие мысли даже в голову не приходили. Она, кстати, специально проверяла, куда все девается. Девалось напрочь. На людях ощущаешь себя набухшим от прыщей, аллергической сыпи и внутреннего неудобства лицом, ничем больше. Пребываешь в чуждом, физически нестерпимом воздухе, тяжелом и неопрятном как она сама. Да пусть и нет прыщей, неважно. Все равно была неловкость, чужековатость, плевать. Посидев под торшером, естественно перетекала за письменный стол, где выдумывала жизнь правильную, себя чувствовала как хотела, а разговоры вела, как было надо. Чертовское удовольствие, за которое она еще и деньги получала, с ума сойти.
Когда все разрешили, ее книги оказались первыми на этом рынке. Она подправила героиню под девушку- детектива, и получила дикую популярность. Себе объясняла, что по случайности: оказалась в нужное время в нужном месте. Но девицы да и дамы постарше раскупали ее книжки в мягких обложках нарасхват. Когда ехала в метро, обязательно кто- нибудь сидел рядом и читал, например, "Вчерашнюю улыбку" с ее портретом на задней обложке. "Да вот же я", - хотелось ей закричать как в каком- нибудь дешевом мультфильме. Говорили, что из- за нее в прошлом году в три раза увеличился конкурс женского пола в юридические вузы. При этом ничего особенного не было. Любой может, сидя в теплой квартирке с железной дверью с глазком, которую, хоть убей, в жизни никому не откроет, убить друг за другом двух ухажеров нашей прекрасной - чудака- коллекционера, учившего ее разбираться в фальшаках, и коллегу, старшего лейтенанта, идеалиста, заранее знающего, что век его недолог и не почему- либо, а из самых общих соображений российского сюжета. Всех их гробить легко и весело, потому что тем самым выгораживаешь саму себя. Слова отделяли тонким слоем надышанного воздуха окно ее квартиры от того, что творилось за ним. И чтобы еще больше уплотнить его, она незаметно закручивала интригу неким книжным червем, похожим на нее, несмотря на половые различия, который и осуществлял преступление руками подставных "коммандос" из охранных фирм. Все так или иначе стремились к господству над окружающим их миром.
55.
Между прочим, масоны не зря называли себя архитекторами. Никто так этого и не понял. Говорили ерунду: "Всевышний архитектор", "Творец- строитель" и прочую лажу. Архитектура - зримый образ нашей памяти. То ли отсюда туда, то ли оттуда сюда мы структурируем наше сознание. Скажи мне, среди чего живешь, и я скажу, как ты думаешь. Это самый общий план, а дальше начинаются подробности. Прочитанное, помысленное складывается в то, что ты видишь или воображаешь перед собой. Сами места обладают тягой, вдохновляющей на движение мысли. Он с утра сел на машину и начал объезд центральных магазинов, гостиниц, контор, банков, прямо держа перед глазами старинные и нынешние планы города, фотографии, гравюры - альбомы такие найти нетрудно, и проблема только в том, чтобы соединить все вместе. Тут же впитываешь непосредственное ощущение пространства, накладываются случайные встречи, подслушанные разговоры, всякая ерунда, мельтешня, время на уличных часах. Оставлял машину за углом, бродил, предъявлял документы и просил провести к управляющему. Предлагаемые кое- где конверты и подношения брал без слов, но в следующем месте старался не ждать их, чтобы не возникло привыкания, на чем погорают все. Это - основание холста, городской подмалевок. Только продумав и ощутив город изнутри, ты сможешь поймать его закономерность и момент будущего. В других местах вспоминали об имеющейся у них "крыше" или принимали за какого- нибудь мелкого мэрского клерка и старались вежливо или не очень выпроводить. Тоже не сопротивлялся, не брал в голову. Тверскую не пройдя до половины, он очутился в сумрачном лесу. Шутка. Устал просто, сел за руль, поехал к Новослободской. Там тоже заглянул в несколько злачных мест, включая пивной ларек, где столкнулся с писателем Пьецухом, и двинулся на проспект Мира, перекладывая ощущения пробками на Садовом, общей загазованной атмосферой, придирками постовых и азиатским терпением мающихся водителей грузового и легкового автотранспорта. И оттуда наконец на Лубянку, где решил обедать. Подхватил было дамочку на одном из перекрестков для аппетита, но чем- то она раздражила и высадил, извинившись, у метро. Хорошего человека найти нелегко, как написано в одной умной книге. Вообще же этот пробег по грязному загазованному городу внушал много раздумий. Сразу с нахрапа тут ничего не решишь. А, с другой стороны, если долго решать, то можно помереть раньше, чем до чего- нибудь дойдешь. В ресторане было почти пусто, полутемно, официанты по стеночке. Директор была женщина, после разговора он пригласил ее отобедать с ним. Она отказалась, нельзя, но тут же появилась вполне приличная девка для компании. Светские манеры вполне относительны, но разговаривала с удовольствием и без глупости. Тоже высшее образование, актерский закончила, теперь подрабатывает консумацией - он правильно произносит? Да, пожалуйста. Что- то в них сразу не то видно. Но он не в претензии, кусок в горле не застревает, и то хорошо.
56.
За границей у него постоянно болели зубы. Он даже к врачам уже не обращался - на частных не хватало денег, а муниципальные не могли найти причин, ссылаясь на болезнь его нервов. В итоге, ныли зубы, ныли целые дни, по ночам, с ума можно было сойти. Странно, но ему нравилось теперь воспринимать себя как больного, который недвижно сидит и воспринимает жизнь так, как она есть, как течет в мелочах мимо, вроде, например, вытатуированной бабочки на плече бармена в кафе, в которое он пристрастился здесь ходить. В Союзе он терпеть не мог всяческий общепит, даже женился в первый раз, учась в Литинституте, для того, чтобы не пользоваться дрянными столовыми, а есть и жить как люди, за семейным столом. А тут вдруг привык и даже втянулся. Может, люди кругом другие, может, общая расслабуха? Сидишь ли один, встречаешься ли с друзьями, до тебя никому нет дела. А желудок, он ведь первым чувствует свободу. Ты привыкаешь к традиционной рюмочке, к чашечке кофе, к вкусным пирожкам, подобных которым нигде не ел. В России свобода не нужна, потому что других занятий много. А тут, кроме свободы, и делать нечего. Все, правда, решают деньги. Социалки ему хватает на выпить- закусить, на мелочевку всякую, но вот, например, ноут- бук вместо авторучки с бумагой, которые он, поэт сраный, раскладывал здесь в кафе, ему купила жена, точнее, тесть - любимому зятю на День Советской Армии и Военно- Морского Флота. Теперь и он как человек. Компатриоты зауважали. Художников наших здесь пол- Германии, остальных поднавалило столько, что непонятно, кто остался на хозяйстве в Москве. Разговоров много, а чего, собственно, делать, никто понять не может. Пробиться в известные галереи практически невозможно. Ну устроишь выставку, купишь ящик водки, пригласишь знакомых, те ужрутся вусмерть. Что дальше? Дальше ничего. Галеристы с продажи берут себе до 90%. Значит, ты, как бешеный, должен гнать лажу, которую тебе скажут. Об искусстве можно забыть. Здесь слова такого даже не знают. И правильно, между прочим, делают. Ну вот и сидят, и трындят так целыми днями. Были бы прежние Советы с ее глобальной разведывательной системой, он бы знал, что делать. Пристрастился тут к книжкам о КГБ, ЦРУ, абвере, много мыслей всяких возникает. Например, прорваться каким- нибудь образом на рынок, заколотить бабок и на них завести агентуру и начать собственную большую игру. Вот это было бы дело. Он присматривался. Наличие новенького ноут- бука предполагает тоску по планам и информации. Но и тут закавыка. Ты для первого же шага должен иметь своего адвоката и людей, которые бы занимались твоим делом. А на них опять же нужны деньги. Замкнутый круг. С другой стороны, если отходишь на шаг от легальной сферы, все схвачено нашей мафией. Как раз вчера, когда сидел в кафе, мужика убили прямо напротив окна. Здесь множество турок, пакистанцев, но никто не сомневался, что подстрелили русского. Только они способны убить на улице средь бела дня. Так что здесь все хорошенько надо продумывать. Но он не спешит. Он чувствует ситуацию. Он остается в тени.
57.
Ее принципы и цены на тех или иных мужчин были известны заранее. Прейскурант пользовался вниманием публики. Чем больше ругани и ахов, тем лучше реклама. А денег за покупаемые услуги она предлагала достаточно. Это и поражало людей, между тем как секрета тут не было: она тратила на тех, кто окупался сторицей. И еще. В России снова разрешили покупать людей, это главное. Не заводы, не нефть, не землю, а вот этих, двуногих. Идиоты покупали армию телохранителей. Она - голодных гениев, валявшихся под ногами. Теперь они были не просто обязаны ей своим благополучием. Они любили ее за тот смысл жизни, который она им вернула. За любовь, которой она их любила.
Она покупала компьютерщиков, биологов, художников, философов, всех. Они могли втихаря злословить и иронизировать на ее счет, но она чувствовала как ее пряжа натягивается на колки ее мужского коллектива, чтобы лечь тем узором, который ей нужен. Поэтому многое решала внешность людей, которых она брала. Она тщательно следила за собой: всегда на винте, глаз блестит, каждый ее хочет, этого запретить она не могла. И теперь солидные, напарфюмеренные господа в отличных костюмах, сидящие перед ней, пойдут в огонь и воду за фирму, за нее, за свое дело жизни.
Все это посредничество, откачка бюджета, раздел сфер влияния, покупка СМИ и политиков - полная чушь перед тем, что дали ей новые времена. Она даже закрыла глаза, настолько сильное почувствовала желание. Здесь и сейчас, со всеми и перед всеми. Доклад не прерывался. Снова овладела мыслью, но уже влажно и отрешенно улыбаясь. Понятно, почему России для процветания нужна императрица. В центре вселенной мужик, но вселенная - это женщина. А здесь все перевернуто. Она попросила сделать на какое- то время перерыв и пригласила в дальний кабинет начальника по связям с общественностью.
58.
Карты открылись на пряничном доме Игумнова на Якиманке, где французское посольство. Ну был он в этом посольстве на приеме в День независимости, ничего особенного. Сейчас там, конечно, ни Игумнова, который тренировал "Спартак" времен братьев Майоровых и Старшинова, ни французов, которые, завоевав Россию, пошли на Китай да так там и сгинули - ничего нет. Но и особой тайны не ждал, хотя заканчивалось столетие, и внутри что- то бродило. Кому надоедало смотреть на ход часовой стрелки, собирались в провалах времен, тут их было особенно много. Все равно, вчерашний день, завтрашний - лишь бы не в такт.
Когда слушал здесь подвывающего свои стихи Бродского, вдруг забывающего строку или начинающего комментировать свои слова по забытому поводу, у него даже не было протеста против явно форсируемой гениальности. Все, кто проникал сюда в никуда, уже заранее был гениален своей причастностью к бегству и несуществованию, певцом чего и назначил себя Иосиф. Не пушкинский век, не серебряный и не тот, что будет - но любой никакой. Время, как и пространство, чем проблематичней, тем сильнее к себе притягивает. Сначала любопытствующих меланхоликов, потом преступников, скрывающихся от возмездия, потом идущих по их следу сыщиков. Виртуальность становится все более заселенной, на глазах выдавливая реальность.
Поэтому он и заинтересовался Леонтьевым, по имени которого назван переулок в районе Большой Никитской. Тот своей усадьбой попросту уничтожил часть Хлыновского переулка, превращенного ныне в тупик. Чем это лучше или хуже Лужкова, который как настоящий парвеню, стыдящийся своего прошлого, уничтожил всё? Улита времени ползет медленно, и сегодня можно обнаружить провалы, который мы обживем смерть спустя.
Он размышлял об этом и о том, что погоды на всякий век хватит, пробежав в худеньком пальтеце по жуткому морозу через улицу, заскочив в подъезд и почти ничего перед собой не видя, но безошибочно ощущая самый состав этого воздуха, стал через ступеньку подниматься по лестнице. Как вдруг между вторым и третьим этажами чуть не упал через лежащего поперек человека. С оборвавшимся сердцем наклонился над ним, почти бессознательно ища следы контрольного выстрела. Нет, вроде бы теплый. Вызвать милицию? Ничего не трогать до приезда оперативников? Но кому мы нужны, чтоб нами заниматься? Это он по собственным сыщицким нуждам просочился сквозь время и вот - на тебе! Человек был без сознания. Крови нет, спиртным не пахнет, зрачки на свет не реагируют. Он взбежал на четвертый этаж, забарабанил в квартиру, в которую шел, чтобы ребята помогли ему внести лежащего на лестнице человека.
59.
В последнее время он, подобно многим, не столько смотрел, сколько переключал телевизор с канала на канал. Чего, спрашивается, ищем? Очень умных людей или очень голых женщин. Не найдя ни тех, ни других, расшатываешь обыденность соединением всего со всем. Салат по- русски.
То же с листочками рукописи, лежащими на столе. "Что пишешь? " - "Роман". - "О- о- о. . . " - "То есть не роман, а текст". - "А- а- а. . . ". Как объяснить этот бодрящий рефлекс переключаемых клипов? Голова и так идет кругом. Дочь заболела. Младшего надо возить через день на музыку, в школе у него двойки по поведению и раз в неделю огромный фингал под глазом. Старший - без постоянной работы и жалуется, что ему негде встречаться с девушкой. Папаше с мамашей хочется у него спросить, а им есть, где встречаться? Не друг с другом, конечно, а вообще. . . Как он страдал прошлым летом, когда они болтались с ней по бульварам, по кафешкам, по дурацким музеям, пока она не достала у тетушки ключей от ее квартиры на Сретенке. Так что удивлялся даже не беспомощности сына, - есть в кого. . . - а тому, что родителям об этом говорил, вместо молчаливого претерпевания, которое, в общем- то, и делает мужчиной. Все мы на этом свете неудачники, чего уж тут.
Потом женушка наткнулась на листы, просмотрела их в ужасе и стала пенять, что она так и знала, что он тоскует по какой- то дивчине с платоническими отношениями, с письмами друг другу, с дешевым философствованием, а уж как он относится к ней самой между строк, это просто ему по морде тут же дать. Где вся любовь и слова, что он без нее давно бы умер, и она ему как воздух, которым он дышит, если после них останется одна эта дрянь, которую уже никогда не отмоешь? И ведь не отговоришься величием замысла и тем, что пустился во все тяжкие.
Кругом черт- те что. Лютует тотальный половой инстинкт. Дело движется то ли к смерти, то ли к коллективному бессознательному. Последнее, мягко говоря, странное. Женушка оформляет извне, оно - изнутри. Утром куснул бутерброд с копченой колбасой, последний зуб внизу справа хрустнул, закачался, через два дня упадет. К пятидесяти выпадут все, а к стоматологу перестал ходить еще с началом гайдаровских реформ, мол, посмотрим: я раньше умру или они выпадут? До сих пор соревнуемся. Все эти искусственные челюсти, остающиеся от покойника в гробу, как- то ему очень не по душе. Да и денег жалко, лучше детям отдать. И с чужими людьми, которые лезут то в рот, то в задницу, то начинают брить- стричь- учить- любить - всю жизнь общался с отвращением. Ну их, обойдется. Пол- страны обходится и ничего.
В том- то и дело, что настоящая сладость это ощущать себя отдельно от людей. Ощущать сладость отложенного самоубийства, которое есть жизнь. Кайф бесконечного резонерства тонущей крысы, которая на самом деле сбивает в крынке молока масло разума. Тьфу, зарапортовался.
Тоже мне взяли за моду в магазинах подходить с вежливыми лицами: "Мы чем- нибудь можем вам помочь? " Отзыньте, вот вам и помощь. А тут еще бесы в ребрах размножаются с невиданной быстротой, выдавая каждый себя за Еву. Бежжубый шраный Кажанова. Время делится на то, когда никто не дает, и когда вдруг почему- то начинают давать все, как сказал один мыслитель. И, что самое приятное, те, кто тебе нужен. Но и это, оказывается, еще не все.