60.

 

Она отказалась ехать в компанию и теперь переживала. Ей специально звонили, приглашали, говорили, что будет весело, шашлыки, вино, только ее не хватает. Может, это ее задело? Наверняка какому- то кретину не хватило подруги, и вспомнили о ней. Или действительно ждали именно ее? Не надо думать о людях заранее плохо. Они и так слишком нехороши, чтоб относиться к ним еще с предубеждением, говорил ее бывший муж, почти святой. В любом случае, она не была готова срываться и немедленно ехать. Принимать душ, накрашиваться, метаться по комнате в поисках, чего одеть, все старое, гардероб не менялся вечность, устала позориться. Нет, извинилась, отказавшись:  занята. Или в голосе была неуверенность? Они настаивали, небось, эта дура им говорила: "уговаривайте, она любит, когда ее уговаривают. . . ". Нет, она никогда не хамила, но терпеть не могла, когда ее доставали. Тут уж простите. Но они именно что доставали, не желая ничего слушать. Сказать им, что приедет, а самой в отместку отключить телефон? Она так и сказала, что если не отстанут, она скажет, что приедет, сама отключит телефон и ляжет спать, у нее уже голова заболела. Нет, настроение замечательное, просто совершенно другие планы. Сидеть и читать книгу. Да, всегда такая откровенная. Если не жалко терять время, звоните, но ей, как человеку впечатлительному, придется тогда отключать телефон -  неприятно, когда над головой висит чей- то звонок, она привыкла сама располагать собой. Ну пожалуйста! -  вдруг взмолилась, и, сама почувствовав неестественность тона, пошла на попятный, попыталась его скрасить и, как всегда, только все испортила, остановившись на пол- дороги непонятно чего. Зачем- то сказала ему, что все девушки одинаковы, наверное, советуя познакомиться с кем- то еще, но не договорив это, и поэтому история о святой Февронии, жене князя Петра, которая сказала военнослужащему, домогавшемуся ее, чтобы он попробовал воду по обе стороны лодки, мол, одинакова, и женское естество у всех одинаково мокро -  могла остаться ему просто непонятной:  с какой стати она затеяла это рассказывать, свою начитанность показать? В общем, только расстроилась вконец, положила, не попрощавшись, трубку и отключила телефон. Теперь сидела и думала, чего лишилась, не пойдя туда? Что говорят по ее поводу? Даже читать не могла, просто прислушивалась как утекает время. Жизни нужны внешние формы, а она отбросила их как подлые и теперь подвисла в безвоздушном пространстве. Очень страшно, но можно придумывать все самой. Она взяла с полки старые журналы "Наше наследие", которые как раз и собирала для такого времени. Стала читать с самого начала, рассматривать фотографии пригородов Петербурга, Павловск, интерьеры, русские усадьбы и философы. Или придумать что- то похожее, или умереть. Потом задумалась о себе -  немного квелой, мягкой, мясистой. Есть мужчины, которым такие нравятся. Самой ей не нравятся ни такие, ни мужчины, которым такие нравятся. Поэтому надо придумать что- то другое. Садово- парковые шедевры, несуществующих в действительности мыслителей. Чем хорош русский воздух, так это пустотой, предполагающей существование неизвестных тайных персон. Самое гадкое, что сама не может ничего написать. Пошла на кухню поставить чайник, включила "Эхо Москвы". Главное, не отчаиваться.

 

 

 

                                      61.

 

Он ей сказал, что не могут же они так и сидеть, не притрагиваясь друг к другу. Она сказала, что почему, могут. Он сказал, что уже поздно, пора ложиться, он обещает ей, что не притронется, если она не хочет. на сказала, что еще не хочетспать, лучше послушает радио. Он разделся и лег лицом к стене, а она осталась в кресле с альбомом эрмитажных картин и слушая в наушниках радио. Что, интересно, можно слушать с таким интересом ночью? Она, что, психованная? Глядя в стенку, он понимал, что не уснет. "Ты еще долго? " -  повернулся к ней. - "Я не хочу спать". -  "А долго можешь так дурью маяться? " -  "Обычно часов до четырех". -  Ё- моё, он чуть не выругался вслух. Глупейшая ситуация. Приставать к ней самоуважение не позволяет. Чего ждет она, совершенно непонятно. И на улицу уже не выгнать. Что- то в нем останавливает женщин. Почему она не дает? Он опять представил себе ее гениталии. Распалиться и взять силой? Попробовать уговорить, нарисовав картину всеобщего действия полового инстинкта? Самец наскакивает на самку и все такое -  давайте, мол, обсудим это спокойно. Ваши действия, коллега? Если бы еще не этот вечно- просящий тон несчастного недоноска. . . "Я тебе мешаю? " -  "Ну, скорее, да, чем нет". -  "Давай я пойду тогда на кухню". -  "Ладно, сиди здесь". Он категорически не может спать при включенном свете, в поездах или если есть чужие люди. Чересчур нежен. Нелепейшая ситуация. Начать разговор, представляя, насколько он слышен в половину третьего ночи соседям? Да еще в этих трусах. О, Господи. . . И ей, бедняжке, видно, совсем некуда идти, если сидит тут с ним. Он лежит с закрытыми глазами, напрасно пытаясь задремать. Еще немного и начнется сердцебиение или затошнит. Да что она, совсем дура? Только где- то через час она выключает торшер, снимает наушники, идет в ванную. Лежа в темноте, он прислушивается как там течет вода и опять невольно волнуется. Возвращается в комнату, тихонько ложится с краешку и, завернувшись в свое одеяло, поворачивается к нему спиной. Они тихо лежат в глупой ситуации, приходит ему в голову. Ее дыхание, которого сначала не было слышно, становится громче, выравнивается, она, кажется, уже спит. Нормальная девица со здоровыми нервами, он даже не злится. В голове проворачиваются одни и те же мысли, никогда не заснуть. По второму, по третьему кругу о том, что непонятно, что делать здесь с ней, спящей, что жизнь кругом не удалась, что всех нас кружат, видать, бесы. Он поворачивается к ней лицом, потом опять к стене, подушка лежит неудобно, как бы не разбудить ее. Казанова пишет, что дал сестренкам слово, что не тронет их и рукой, притворился спящим, а потом, когда они легли в ночных рубашках по обеим сторонам кровати, тихо приласкал сначала ту, которая лежала перед ним, вставил, кончил, а потом, повернувшись к другой, уже в открытую обнял ее, а первая встала и принесла свечку, чтобы посмотреть с сердитым видом в подробностях, что они делают, потому что она ведь первая дала, без нее он бы ни на что не решился, а она даже не кончила. Он представил все это достаточно ярко и не мог опять не возбудиться. И что дальше? Она спит. Вздохнув, он опять отвернулся к стене. Он -  маленький, у него ничего не болит, он на всех плевал, он один на свете, плывет в межгалактическом на миллионы световых лет пространстве, сочиняя на компьютере всемирно-  историческую игру: "Найти п. . . . ! ".

 

 

 

 

                                    62.

 

Почему это в прежние времена умершие странствовали на свежем воздухе, а ныне все больше в помещениях, в подземных ходах, в коридорах, которые, как правило, никуда не ведут? Свежее мясо быков Гелиоса заменили на импортные консервы, попрятались в себя, в почву, в бесконечные переходы от одного несуществованья к другому? Вот уже и наше собственное мясо лопнуло, истеча трупным соком, и он все чаще чувствовал это, находясь еще там, на воле. Расползлось головной болью, от которой не помогла и вторая таблетка анальгина, дикой усталостью, бессонницей. Ну уж теперь- то он совсем один, оставшись без тела, на которого, как на живца, бежали окружающие?

В маленькой комнатке с кроватью и тумбочкой, с полукруглым столом у стены он наконец- то ощутил ее, как прежде, всю, сразу, закрывшую его своим теплым, нежным покровом. Кажется, он сидел у нее под юбкой, трогая гладкие ноги, поднимаясь по ним, замирая сердцем, все выше, пока не уткнулся, языком, носом, лицом в пахучую липкую щель между ногами, истекающую призывным соком, чтобы ему было легче идти дальше. Его еще, помнил, удивило, что у нее совсем не было на этом месте волос, как у девочки или куртизанки, но удивлений и так было много -  все удивленье.

И вдруг с жутью почувствовал, что она исчезла. От неожиданности не выдержал и залился слезами. Потом пришло в голову, что она могла исчезнуть и следить за ним со стороны. Наверняка он не выдержал, залез под юбку, а она, недовольная его несдержанностью, чуть- чуть исчезла, но не насовсем. У нее ведь совершенно другая психология, она -  иное существо, наверняка рассчитывала на длительное ухаживание, на томительное ожидание встречи. Он все испортил. Испугался, что его стошнит, что окажется неготов или просто станет скучно и набросился, обратив в ничто. Осталось лишь плакать, и в наслаждении он зарыдал, сорвав этим последнюю ее готовность восхищаться им как полубогом. Проведенная в тени себя, жизнь не удалась. Когда же, исчезнув, пришлось поневоле из тени выйти, оказался неловок, скомкан.

Но когда увидел ее снова, растерялся еще больше. Он не смог прочитать ее взгляда. Любящие прекрасные глаза ее на месте, но не считываются. Боги, понял, решают в этот миг его судьбу. В этот самый миг. И надо ждать.

 

 

 

 

                                     63.

 

Голова болела тихо, назойливо. "Дневная запись в истории болезни, именуемой жизнью", -  подумал, морщась от в сотый раз произнесенной за писательскую карьеру мысли. Какое, однако, подлое животное этот самый хомо скрибенс. Сплошное мерещенье, даже на мушку его не возьмешь, тут же исчезнет в множественной призрачности. Перелетит с места на место, походя расправившись с персонажем и потому считая себя заговоренным. Дудки. . . Трясешься от страха, тоски, пустого философствования, пятый день не видя улицы, с поехавшими набок глазами. . .

Она позвонила, когда он сидел в туалете. Желудок мыслителя уже не переваривал профанической пищи, отзываясь на прием ее поносом и мучительными позывами. Чертыхаясь, поддерживая спущенные штаны, зашкандыбал к телефону. Ну что он мог ей сказать? Всякое объяснение было бы слишком длинно: "De profundis clamavi, милая". На треп перейти легко, но почти невозможно из него выйти. "Давай я тебе лучше напишу. Прочитаешь в компьютере, а потом позвонишь, если, конечно, захочешь. . . " Много, много писем. 

"Господин Дионисий, -  писал в первом из них, -  ловлю Вас на слове. Вы говорили о желании дать мне место в своем департаменте. Но прошу в данном случае не за себя, а за весьма способного молодого человека. Его зовут Александр, он из Македонии, учился у моего приятеля Аристотеля. Человек он честолюбивый, талантливый и наверняка будет Вам полезен". -  "Любезная госпожа Вовчок (она же Вовчик, она же Вовочка, улыбнись, милая), умоляю тебя, пока не пишется, читать Гете, Гомера и Шекспира. Особенно про госпожу Макбет, с чьих хорошеньких ручек так и капает чужая кровь. Вроде бы все вранье, а про нас". -  "Иван Иваныч, дорогой, напиши срочно, можешь ли снять большую покойную квартиру в районе Никитских ворот, желательно в доме Главсевморпути, окнами во двор, со всей мебелью, рублей за сто золотом в месяц. Зачем не спрашивай, сам знаешь". -  "Душенька, спасибо за приглашение, обязательно буду, передай ее императорскому высочеству привет от недостойного раба Григория и уверения в глубочайших чувствованиях к ней". -  "Костик, прочитал твой пасквиль против Льва Николаевича. С неудовольствием нашел свое имя среди довольно точного описания его выкрутас. Куда ж без меня. . . Хочу приехать к тебе, чтобы уговориться печатать это в своем ежемесячнике, а то в прошлый раз не застал и теперь боюсь. Знаешь, неприятно, когда настроишься на теплый дружеский разговор с бутылкой вина, с шутками, а оказываешься вдруг на улице". -  "Не буду скрывать, моя доченька, мне было приятно получить письмо от тебя. Так же, как и иметь на большом расстоянии от себя. Я не плохой отец, я -  плохой человек. Твое присутствие мне в тягость, а когда вспоминаю слова, слышанные в последний раз, все во мне холодеет, несмотря на прошедшее время. Надеюсь, ты будешь умная, красивая девочка, и мы с радостью встретимся с тобой лет через двадцать, если я до тех пор не подохну". -  "Благодарю, Петр Нилыч, за присылку книг Игоря, как бишь его, Гергенредера. Он мой ровесник, с тем большим интересом прочел его фантазии о гражданской войне, которые он выдает за документальную правду. Видать, мы так в страхе перед ней и помрем, нехорошо напугавшись в детстве. Все, однако, лучше, чем увидать на самом деле". -  "Послушай, Коля, у тебя есть человек, знающий итальянский язык и нуждающийся в оплачиваемой работе? Я собираю людишек для экспедиции. Хорошо бы, конечно, он был не так виртуален как мир, в который я его запихну". -  "Ты спрашиваешь, дружок, какое это все имеет отношение к тебе? Прямое. Сейчас дождь, я не хочу никуда ехать, отправил Захара за съестным, вечер проведу в одиночестве. Как видишь, голова моя разрывается от множества людей, поселившихся в ней. Их тем больше, чем меньше я вижу их в действительности. Оно и лучше -  этих знаю, хоть и страдаю от них, а до тех и дела нет. Прочла ли "Записки о Галльской войне" Юлия Цезаря, которые я советовал? Прочти, а когда приеду, разберем фразу за фразой. Иного, как ты понимаешь, мне от тебя, пока я не вылечусь, не надо, да оно и спокойней". -  "Любезнейший П. А. Спасибо за желание печатать мои письма в том виде, в каком они вышли из под пера. Вопрос, зачем? Я ведь могу продолжать их до бесконечности. Если Вы по- прежнему настаиваете, сообщаю, что беру за лист 400 рублей серебром. За молчание -  меньше, но золотом. Выбирайте сами. Ответ жду два дня. Остаюсь Вашего превлсходительства всепокорнейший слуга и так далее".

 

 

 

 

                                    64.

 

"Вы как- то сказали, что любите меня целиком, как я есть. И ту, которая только что вышла из туалета и даже еще не подмылась, чтобы успеть Вам написать? Я не выпендриваюсь, поверьте. Я сама себе кажусь путешественницей по довольно причудливой местности, каковой является каждый человек. Говорю это только для того, чтобы сказать Вам: это еще не вся я. Может, главное во мне -  помимо этого? Я, конечно, подмылась, но во мне гораздо больше грязных вещей, нежели промежность. Что называть грязью?

Видите, как без Вашего руководства я впадаю в довольно гнусное резонерство? Это гораздо хуже того прыщика, который я не могу толком запудрить, чтобы с Вами встретиться, не стесняясь. Резонерство -  это когда человек подпрыгивает, внушая всем и себе, что он летает. Жалкое зрелище. Я бы хотела быть властительницей мира, чтобы Вам помогать. Мы бы держали все нити, управляя людьми и событиями, будучи экстерриториальны им. Видите, и этой глупости перед Вами не стесняюсь. Вообще, куда ни тронь, всюду глупость. Когда я в постели и хочу Вас, я совсем другая, чем та, что сейчас рассуждает. А еще есть голод. Я знаю, я одно время изводила себя "диетой мыслителя". Еще болит живот от всяких женских дел. Еще я не чувствую себя вполне собой. То ли больше, то ли намного меньше себя, и даже умудрилась прочитать между строк, что и Вы такой же, что несказанно утешает. Еще боюсь, что я уродина и поэтому разонравлюсь Вам, что бы Вы там ни говорили себе о несогласиях со мной как с мыслителем. Я знаю как бывает. Вообще человек странная обезьяна. Женщина  к тому же еще -  странный человек. Свои дневники я называю полевыми исследованиями этой зверушки".

 

 

 

                                       65.

 

Даже сидя на лоджии на солнышке, воображал себя в подземелье. В бункере собственной души. Обижался, когда не давала жена. Когда поздно приходила, не предупредив, что идет на концерт или в гости. Когда дочка подросла и стала на них плевать. Тогда и задумал окончательный уход. Считается, что обидчивый мужчина -  не мужчина. Он был обидчив. Если бы можно было, уйдя в себя, не возвращаться, он бы не вернулся. Но человек -  колеблющийся контур:  то сон, то явь, то мрак, то голод, то одно настроение, то другое, проснулся и вообще ничего не узнаешь. Это ему не нравилось больше всего. Хотелось определенности. Чего- то одного. Хотя бы на время. Но куда там. . .

Когда приятель, с которым вречались теперь не чаще, чем раз в полгода, позвонил ему, что уезжает на юг, и мог бы предоставить ему квартиру со своей замечательной библиотекой, чтобы отвлекся, почитал да и посторожил бы жилье от напасти, он согласился, не думая. Местность была жутковатой, пролетарской, квартира на первом этаже, перед окном сухие деревья, в доме топили, но иногда отключали горячую воду -  вообще чего лучше? Беря с полки книги пушкинского времени, вчитываясь в притягательный дискурс, строчил на машинке жизнеописание графа Мамонова, чудака и билофила, который в своем имении недалеко от Подольска сделал настоящую крепость, стал рыть силами влюбленных в него мужиков подземные ходы по всем направлениям и пытался бежать из сей жизни. Был объявлен в розыск и в сумасшествие, но после штурма крепости, защиту которой вел с необычайным искусством и повлекшим уйму жертв с обеих сторон, скрылся и так и не был отыскан. Когда же совсем донимали мысли о красивых женщинах, снимал штаны, шел в ванную и там дрочил, спуская в воображении прекрасных подробностей в раковину, дергаясь от наслажденья и разбрызгивая мутную жидкость. Полежав немного, возаращлся в мыслям и сочинению. За окном очень шумели дети. Было тошно и какой- то физически ощущаемый осадок на дне черепушки. Надо писать разнообразней, думал, только и всего.

 

 

                                               66.

 

Мечта по Парижу смельчала в смену интерьера, в особое освещение Елисейских полей в несолнечную погоду, в закат воображения, в тривиальное бегство туда в свой день рождения, чтобы не отмечать, не отвечать на звонки, исчезнуть. Конечно, с дамой, чтобы не пугать окружающих рассеиваемым как пыль взглядом. Оставили вещи в заказанном номере, пошли гулять. Она говорит по- французски, в ресторане на Монмартре смогла заказать все, что он захотел. Всего- то и делов, что в названиях: Монмартр. . . Пляс Пигаль. . . Отель Шератон. . . А суть, что  быстрее, чем дома, можешь ощутить себя человеком. Да и то потому, что местная жизнь для тебя закрыта, воображай, кем хочешь. Она рассказывала, чем занималась этот год, пока не виделись. Бизнесом довольна, ее гороскоп говорит, что надо больше работать, она и старается. Внедряет совершенно удивительные вещи, вроде трехмерной памяти. Главное, обойти наш абсурд по касательной, окутать его чем- то важным, обезвредить. Или прокумекать коллективным бессознательным. По вечерам едва успевает настучать в компьютер все, что случилось за день, вперемешку с набросками стихов и валится без сил на подушку. Засыпает мгновенно, никакой личной жизни, одно удовольствие. Даже сны не запоминает, утекают без следа как не было, недаром  она Водолей. И клонирование продвигают довольно успешно, она совершенно не понимает этой мракобесной кампании, все равно эти вещи не остановить, не человеческое это дело противостоять чему бы то ни было, как он думает? -  "Если бы клонирование начали с тебя, почему нет". -  "Ну а с кого же? Конечно, с меня. Размножаться- то надо, а времени нет". Чем больше он ее знал, тем больше она хорошела и радовалась тому, что происходит. Как она все успевала, непостижимо. "Я восхищаюсь тобой, -  сказал он, -  чем дальше, тем больше". -  "Я знаю". Немного стесняясь, рассказала, что познакомилась с молоденькой девушкой, с которой разговаривают о смысле жизни, она советует ей, что читать и вообще. "Были близки? " -  "Да. Она замечательная". Он сказал, что еще чуть- чуть, и она превратится в Диотиму, учительницу мудрости. Вообще с годами все утончается, есть такой тип. Она отвечала, что не претендует, конечно, на то, чтобы быть его музой, но была бы рада если что- нибудь в ней ему приглянется и понадобится. Потому что на самом деле все это ерунда. Она прекрасно понимает, что смысл ее жизни придает то, что она иногда находится в поле его зрения и. . . -  она замялась. . . -  хорошего отношения к ней.

Он решил вернуться в гостиницу, а она пошла бродить по магазинам, потом еще к знакомым должна была заглянуть, созвониться с представителем  фирмы. В номере он постарался заснуть, но неудачно. Принял душ. Лицо как- то постыдно и нехорошо ехало набок, отлипало, становилось чужим. Сам воздух этот был ему что ли тяжел, он не мог понять. Умирать совершенно не хотелось. Как она повезет его в Москву? Совесть надо иметь. И желудок полный, труп через пол- дня развоняется. Он нашел валидол в портфеле, взял его под язык. Стал ждать.

 

 

 

 

                                      67.

 

Тот свет похож на заграницу:  так же не понимаешь, о чем говорят и что происходит. Какой- то непроходимый зазор между тобой и другими. Но поскольку обнаруживаешь, что тебя нет, -  это зазор между тобой и собой же. Холодная переливающаяся абстрактность, заполненная неконтролируемыми церемониями и световыми эффектами.

Говорят, что хотя мужчины и женщины умирают одинаково, после смерти их ждет разная судьба. Не значит ли это существенную разницу их природ, затушеванную светом дня? На земле догадываешься об этом лишь иногда. Когда вдруг все замолчат, и тебя охватывает волнение откровения. А тут ощущаешь это сразу -  фантомным брюхом, думая:  ну и что?

Фатально нет свежего воздуха, но вдруг начинает идти снег. Сразу делается холодно. Изворачиваешься, чтобы развести прямо тут, под землей костер, согреться, достичь уюта. Вместо этого начинает отовсюду капать и приходится бежать под навес, где находишь кровать, накрытую пледом, в который закутываешься до условного подбородка.  

С самого начала он знал, что не выживет, и, странным образом, это упрощало задачу. Даже не будет стараться. Притулится где- нибудь, заснет, исчезнет. Если бы не она, взявшая на себя напрасный труд тащить его, так и произошло бы. Чем скандалить с ней, проще было согласиться. Может, это входило в какую- нибудь эволюционную программу, он не знал, учебники читать было скучно, и все равно это ничего бы не изменило. Но тут ее вообще не было, он сдох, а она исчезла непонятно куда, можно было не волноваться. Продолжал нанизывать слова -  одно на другое, на третье -  пока пружина не ослабнет. На тот свет за нами женщины не приходят -  вот в чем дело.

И, даже привыкнув, продолжал слоняться неприкаянным. Ждать- то нечего. На земле даже мысли можно заменить чтением или разговорами, а тут ничего. Никто не придет, сидишь ждешь у моря погоды, когда наконец появится на горизонте перевозчик. Вычерчиваешь на песке сентенции, вроде той, что у каждого здесь свое море, своя погода, но и ее смывает беспенная волна.

 

 

 

                                    68.

 

Самое лучшее, что можешь сделать в жизни, это ничего в ней не делать. Так решаешь для себя утром и вечером, просыпаясь и засыпая, мучительно вспоминая, кто ты и зачем. То есть она была права, засадив его в закрытое помещение, где он мог бы спокойно молиться, думать о Боге и о ее щелке, изредка соблазнительно демонстрируемой ею, так что он начинал сходить с ума от желания. И если давала, то так медленно и мучительно, с такими соблазнами и покаяниями, не разрешая кончить, что он приходил в еще большее, в уже неразрешимое неистовство поиска смысла. Все это так и называлось -  трах и трепет.

Читаешь Библию, отцов Церкви, теологов и философов, напрасно пытаясь разгадать замысел Творца. То он давал обет сопротивления ее женскому началу своим мужским концом. Лучшие часы проводил в ощущении себя неприступной скалой. После чего падал жертвой опытных рук и желаний. Он был ее мыслящей игрушкой. Если Бог есть любовь, то почему отказано в наслаждении сунуть одну из распаленных частей творения в другую, соположенную ей, часть? Небось, из- за сублимации. Вся цивилизация построена на энергии, накопившейся вокруг одного дурацкого табу. Вот вам пример экономного использования ничтожных человеческих ресурсов. Он истекал желанием, а она говорила о всеобщей любви. Он строил воздушные замки, а она, оказывается, имела в виду одни нескончаемые ласки, для которых другая девушка в качестве партнерши подходила гораздо лучше, чем он. Нестыковка была существенней простого несхождения гениталий. 

Келья была устроена так, что в стене имелась еще одна неприметная дверца, куда он мог пройти, лишь сильно сгорбившись. Окон не было и в следующем помещении, но зато был высокий прозрачный купол, сквозь который он наблюдал звезды, облака, свешивающуюся на стеклянный верх ветку, к лету наливающуюся лиственной силой. Но, солнце, к примеру, не видел ни разу. В непонятно куда и откуда текущем времени вели опасные богословские разговоры. То вдруг покажет ему, подняв юбку, гладко выбритый ад, куда он мог попасть, лишь едва согласится непонятно на что. Между ними не было душевных преград, одно сообщничество. Или, того пуще -  снимала трусики и умоляла не идти туда, она ему в этом поможет, они же больше, чем друзья, правда? Разжигая этим так, что он валился на нее, и ей приходилось его связывать, чтобы тем больше потом измываться. Он рассказывал ей о различных смыслах понимания древнегреческого слова "любовь", и она, он видел, была по- настоящему благодарна ему за выдержку. Пусть вызывает ее в любое время дня и ночи, только не онанирует, она умоляла. В крайнем случае, на ее глазах или с ее помощью, на которую он мог всегда рассчитывать. Потому что святости можно достичь только вдвоем. Назовите это аскезой, алхимией, метасексанализом -  чем угодно. В нем разжигалось пламя, крайняя плоть светилась от напряжения, а у нее между всех губок выступала драгоценнейшая роса, сбор которой мог сулить как кратковременное и обманчивое удовлетворение, так и высшее восхождение на вершины непреходящие, изменяющие их обоюдный организм. Для выяснения любой истины нужна выдержка, тем более, этой, абсолютной. Бог есть любовь, еще раз повторяла она, и он ей вторил. Оба были правы. Зачем втискивать на время то и туда, куда должен войти весь и на вечность? Только надо было верить друг другу и помогать, тогда наверняка удастся. В какой- то момент они уже знали это точно.

 

 

 

                                     69.

 

Соседский ребенок сверху все долбал и долбал на пианино одну и ту же мелодию, ошибаясь на одном и том же месте и начиная все снова. С ума сойти. Минут через пять раздался вопль -  за дело взялась мамаша -  и снова игра, снова ошибка, снова вопль. Ей пришло в голову, что она от этого несчастного ребенка, на самом деле, мало чем отличается. Ей ничего не досталось после продаже на аукционе Кристи ее первой статуэтки. Которую, по дошедшим до нее слухам, тут же перепродали еще два раза по еще более бешеным ценам. Причем, в газетах тут же появилось, что это вообще подделка, а она, стало быть, самозванка. За границей никто не мог определить, какой она использовала материал, а здесь это, конечно, вообще никого не интересовало. Волна внимания к ней то потихоньку росла, то, сбиваемая недругами, росла еще больше. Она знала это, сидя в зачуханной маленькой квартирке на спальной окраине Москвы, и никто из мировых экспертов не мог поручиться, существует ли она на самом деле, не выдумана ли. Короче, ей светил прижизненный позор с посмертным воздаянием. Именно уязленность давала ей силы для дальнейшей работы. Потом почти законченную вторую статуэтку у нее выкрали из квартиры, когда она вышла за хлебом. Знакомые посоветовали обратиться, помимо милиции, к частному детективу. Она предположила что- то вроде дядьки из "Мальтийского сокола", тем более что и дело было похожим, но явился бывший милиционер, как две капли воды похожий на тех, кто приезжал по вызову как раз перед ним. До всякого выяснения обстоятельств хищения стал торговаться о проценте, который получит после продажи вещи, которую ему еще предстояло отыскать. Говорил так уверенно, что ей показалось, он уже знает, где и у кого она находится. Процент был такой безбожный, что она лишилась дара речи, а он, решив, что согласна, стал тащить ее к нотариусу для немедленного заключения договора. Говорил, что отвезет ее на своем новеньком "нисане". Про обратную дорогу не заикался. Понятно, что экономия на автобусном билете в одну сторону, так и быть, за счет фирмы. Все это было достаточно дико. Половина ее будущего гонорара и так уже принадлежала  по контракту зарубежному агенту. Узнав это, он поскучнел, но обещал что- нибудь разузнать. "Ведь это все равно нельзя продать без моего ведома, будет международный скандал", -  сказала она, явно не уверенная в том, что говорит. Дядька ушел, оставив после себя запах пота. Открыв окно, чтобы проветрить, уселась за новую штучку- дрючку. Ни на посмертную славу, ни на нынешнее признание не рассчитывала, просто чтоб с ума не стронуться. Хорошо, хоть это умеет. Немного поработав, вдруг заплакала. Нельзя ни в коем случае расслабляться. Подавила себя, затоптала как тлеющий окурок. Вспомнила как в детстве увидела сумасшедшую старуху и, наверное, поняла в душе, что не все так просто. Вот и ее, безумную лахудру, увидит какая- нибудь малявка и что- то поймет. Все легче. Ее вкладом в мировую культуру будет фаллос совершенно неожиданной формы, сделанный из материала, секрет которого прост, но доступен лишь ей одной. Мало? Еще всхлипывая, она уже успокаивалась.

 

 

 

                                   70.

 

Он был первый, кто написал о счастливой семейной жизни. Все счастливы одинаково, да, только никто об этом не написал, потому что самого языка нормальной жизни еще не придумано. Если она примиряла его с пространством, которого он не терпел, как это умолчать или как это высказать? Опять пить? У него жутко болел зуб. Вокруг воспаленного корня все распухло и уже тикало, наливаясь гноем. Все ночь не спал, пытаясь языком, пальцем, воображением сорвать зуб с его места, добраться до гнойника и то ли прорвать, то ли высосать его. Представлял как на пике боли, она вдруг взорвется, рот наполнится зеленой гнилью с кровью, и боли больше не станет, все -  лишь слабое истечение ее, которое он будет отплевывать, отплевывать, отплевывать, наслаждаясь тишиной. Надо ли говорить, что чем больше он сосал и дергал зуб, становилось невыносимей. Начал полоскать в середине ночи содовым раствором, даже зная, что у него это только увеличит гной. Просто чтобы что- то сделать. Утром сказал жене, что всю ночь не спал и на ее вопрос, пойдет ли он наконец к врачу, сказал, что да. Звонить в платную на Пролетарке или Преображенской? Нет, сюда, в районную. Полис нашел в шкафу еще ночью вместе с тощей медкартой, по которой определил, что был в поликлинике еще десять лет назад, на старой  квартире в Сокольниках. Пока она завтракала, а потом накрашивалась, он сидел недвижно как будто все уже хорошо, она взяла его под свою защиту. Только на вопрос, будет ли кофе, покачал головой. Перед выходом съел еще таблетку анальгина, который давно перестал помогать, и выпил валокордина. Уже с трудом соображал, куда они идут, было довольно холодно, ветер надувал воспаленную щеку, но все катилось к концу, и ему было покойно, как мертвецу, пережившему агонию. Она держала его за руку. В поликлинике, оставив его раздеваться, тут же умчалась узнавать, какой врач принимает с острой болью, где завотделением. С полиэтиленовой сумке лежала бутылка водки в подарок и конверт с денежкой. Скоро его вызвали без очереди. Вкололи адреналин для обезболивания, и через минуту ему стало плохо. Пульс стал редким, давление упало, он встал с кресла и пошел сказать врачу, что ему нехорошо. Врач испугался, прибежала сестра, стали давить голову книзу, чтобы он отжимал ее назад, укладывали, он хотел встать, не мог дышать, наконец вкололи в руку кардиамин, дали нашатыря, через какое- то время он пришел в себя. Перед этим просил позвать жену, но врач сказал, что не надо, а то ей тоже еще станет плохо. Когда поверили, что ему лучше, вырвали за минуту больной зуб, и теперь он сидел, наслаждаясь блаженством, в холле. За окном, как всегда казалось в таких скорбных местах, шла совершенно недостижимая, непонятная, глупая жизнь, в которой почему- то абсолютно преобладали дети и старики. Она в очередной раз спасла его, и он ждал ее, чтобы отправиться вместе домой, а перед этим в продуктовый для продолжения того, что было.

 

 

 

                                     71.

 

Женщине легче. Когда она не понимает, что происходит, то принимается за уборку, устраивает постирушку или готовит обед, даже если его потом выбросит за полным отсутствием едока. В конце концов можно пригласить гостя. Лишь бы не сожрать самой, чем грешат утратившие товарный вид. Путь в коровы лежит через нервы, заедаемые аппетитом. Тут тоже есть подводные камни, которые избегаешь, вымыв голову шампунем, накрутившись, сделав маникюр и занявшись шейпингом. Хотя у нее было смертельное для женщины качество -  нежелание отдавать себя в чужие руки. И в парикмахерскую поэтому не любила ходить, и к портнихе и вообще, как любила говорить ее подруга. Ну что ж, будем принадлежать к душевнобольному меньшинству, согласны и на это. Иногда она, подобно девушке, разглядывала в зеркале свое тело, пытаясь вникнуть, что, почему и зачем. У тела была собственная энергетика, навязывавшая ей поведение. Вот она и пыталась его разгадать, называя это интеллектуальной мастурбацией. Или -  перверсией, когда воображала мужчину, который сейчас ее видит и, интересно, что же по этому поводу думает? Впрочем, скоро у нее начинала болеть голова и она возвращалась в себя, довольно равнодушную ко всем этим делам особу. Легче воображать других, чем наполнять духом собственный тюфяк. Поэтому покупала модные глянцевые журналы, которых развелось невесть сколько и очень хорошо, что развелось. Читала рекламу, глуповатые статьи, словно кочующие из одного издания в другое, и опять пыталась разгадать, кто же все это читает в ее лице, рассматривая, воображая в цветных картинках самое себя, каким оно должно быть. И ояпть разбаливалась голова. Неужто ее тут совсем не стояло? Следующий шаг -  поход по ближайшим магазинам. Их открылось немеренное количество:  обувной, ювелирный, одежды, электроприборов. В последнем посетителей встречала у входа женщина, игравшая на продаваемых синтезаторах вполне профессиональные джазовые импровизации и модные мелодии. Снова она увидела в ней как бы себя саму. После чего как- то не врубаешься в предложенное изменение жизни к лучшему, с чем, собственно, сюда и явилась. Она поняла, анализируя, что женщины сегодня первыми занялись самопридумыванием. Ну, может, еще бандиты и банкиры. Вот, к примеру, бюро путешествий в соседнем доме, ты в купальнике за двести долларов сидишь на пляже в Испании в обществе красивого молодого человека в приятно оттопыривающихся на причинном месте плавках. Потом обедаете:  шведский стол три раза в день, клубное обслуживание, любые напитки бесплатно в любом количестве, мягкий песок, теплое море. Что дальше? Все наспех придумывают новую жизнь, не разобравшись с той, что была вокруг и осталась внутри. Полностью удалившись в компенсаторную реальность, которая возьмет да и не случится, почему нет. И даже попав с молодым человеком на этот пляж в Испании, приз получит не она, а какая- то другая женщина, вычитанная из модных журналов. Разве не так?

 

 

 

 

                                      72.

 

В бессоннице беззащитен. Вся неудача дня наваливается повторяющимся бредом. Оправдываешься как на Страшном Суде, погибая от собственных оправданий. Раздавлен как камбала на блюде, полностью не в себе. Потерявшему сон человеку некуда спрятаться. Ворочаешься с боку на бок и нет успокоения. Копание в себе лишь увеличивает выброс наверх количества дряни. Нужен метод ее преодоления, но днем ходишь сонный, и в голову ничего путного не лезет. Все бессвязно.

Он приподнялся на диване, включил свет в торшере, посмотрел, сколько времени, выключил свет, пошел в туалет, вышел, выключил свет, пошел по длинному коридору к шкафу у входной двери. Шоссе напротив дома было совершенно пустым, ни одной машины. А башни на другой его стороне -  темные, что, кстати, внушало некоторое спокойствие:  вот, мол, когда и где можно спрятаться от беспокойного человеческого сообщества. Всего лишь не спать и быть голым, когда прочие разбежались по сноубежищам.

Оделся, бесшумно вышел из квартиры, спустился на лифте, прислушиваясь к тишине, которую старался не нарушать. Поставил за правило скрыться в себе, а там вдруг все опустело, и вакуумом, видать, его выбросило наружу. Теперь вот тут будет разбираться. Можно было даже попытаться взять машину и куда- нибудь уехать, не сиди за рулем совершенно чужой человек, которого изволь уверять, что не злодей и ничего плохого ему не сделаешь. Ну тогда он сам тебе сделает. Вот для чего, доперло, надо иметь свою машину! Хотя все же непонятно, куда на ней ехать. Стало быть, надо иметь на такой случай женщину или друга. Он рассуждал по частям, как проснувшийся. Но тогда непонятно, почему вам вообще не жить вместе, и что она или он делает в то время, когда ты исчезаешь? Скорей всего, это иллюзия, никаких любовниц вообще не существует. Миф на случай бессонницы.

На улице было хорошо, прохладно, темно и тихо. Пошел в сторону центра. Значит, и город здесь должен быть особенным -  город бессонницы, в котором живут наши женщины. С особыми встречами, празднествами, разворачивающимися втайне от обычной жизни. По дурацкой своей начитанности тут же вспомнил Авдотью Голицыну из пушкинской биографии, которая назло судьбе перепутала день с ночью, решив все переиграть по- своему. Может, именно из московской мартовской ночи и шагнуть в пушкинский век?

 Не думаешь об обратной дороге, идешь до упора, которого нет. Шел через мост и самому себе казался маленьким, что тем более предполагало собранность. Ввернулся в первый попавшийся на пути переулок, оказавшийся Климентовским. Ночью у Москвы более обитаемый вид. . Возможно, это всего лишь сон, что, однако, не менее ценно.

        

 

 

 

                                      73.

 

Бывший муж так ей и говорил, что своей непрестанной беготней, жадностью до новых впечатлений, знакомствами она тщетно пытается скрыть свою внутреннюю пустоту. Конечно, она понимала, что он мстит ей, но все равно обижалась и замыкалась в себе. Ага, радовался он, обижаешься, потому что знаешь, что правда. В конце концов они расстались. Он нашел такую, что сидела бы с ним дома.

Действительно, она буквально разрывалась на части. Давным- давно на похоронах Раисы Яковлевны познакомилась со старушкой, которая была связана с Камерным театром, хранила у себя вещи и документы Алисы Коонен, дружила с Диной Рубиной, уехавшей в Израиль, а теперь, видимо, решившей дружить с ней. Жила где- то за Речным вокзалом и очень обижалась, если она навещала ее реже, чем раз в месяц. Теперь эта старушка сама умерла и надо было поспеть на отпевание в церкви св. Духа на Соколе, потом заглянуть к Тамаре на Ваганьковское, не успела оглянуться, уже девять дней, у старушки не было родственников, ее подруга, с которой они встретились на Таганке, передала ей медного китайского мандарина с зонтиком, который стоял когда- то на письменном столе у Александра Яковлевича, а она договорилась с рабочим на кладбище, что тот за двести рублей выбьетфамилию и годы жизни на могильном камне сестры, к которой подхоронили теперь старушку. Помимо всего неприятности на работе. Директор доводил ее своей надутостью по поводу всего, что она делала или говорила, так что она даже стала его избегать, что, конечно, не могло долго продолжаться. Тут еще концерт Николая Петрова в зале Чайковского, на котором она обязательно должна была быть. Должен был приехать Андрей Волконский с концертом, в ЦДЛ вечер Василия Аксенова, Ким ложился на операцию, умер Сережа, что потрясло ее так, что она даже не могла об этом задумываться, одна за одной шли выставки, в Малом театре давали спектакль англичане, Лена Криштоф обещала билет, но не позвонила, а она просто мечтала туда попасть, надо было съездить наконец к маме повидаться с Павлушей, он совсем отбился от рук, две тройки в четверти, прогуливал музыку. Про деньги мама ничего не говорила, но, конечно, ее пенсии катастрофически не хватало. Надо хотя бы продукты привезти, фрукты, которые та совсем не покупала, да просто посидеть с ребенком, почитать что- нибудь, но она уже так была заведена, что, едва увидев его, начинала кричать, впадая в форменную истерику, так что у мамы портилось настроение и она просила ее не приезжать, если она не может преодолеть себя, а то Павлик после ее ухода плачет ночью во сне, а вчера даже ходил. Бабушка нашла его на кухне, стоит и не знает, что ему делать. В общем, ужас. В метро она подумала, что, конечно же, муж был прав:  она -  ничтожество. Ночью даже не было сил переживать, провалилась как в колодец, а наутро все начинается сначала. Единственное приобретение последних дней -  пилюли спирулина, которые начисто отбивают аппетит да еще шлаки из организма выводят, одновременно подпитывая витаминами. Фантастика, лишь бы язва от него не разыгралась.

Иногда она останавливалась на улице, как ударенная мешком, и даже оглядывалась:  что же это она? Ей казалось, что она перестала быть женщиной. Совершенно. Мужчины ей делали комплименты, вчера шофер в маршрутном такси вдруг спросил, почему это она так редко ездит? Это ее просто поразило. Наверное, она теперь только шоферам и нравится. Проходя мимо уличных витрин, она видела отражения какой- то чужой тетки с чужой фигурой, не узнавала себя. Интерес мужчин, если он был, это интерес издали. Она боялась с кем- нибудь сблизиться, чтобы тот не узнал, какое она ничтожество. Муж- ангел не выдержал. Феминистки утверждают, что это, мол, сами мужчины или родители наделяют нас комплексом неполноценности и надо сбросить путы, обрести уверенность, стать человеком успеха. Какая фигня, боже ты мой! Неужели недостаточно заглянуть в себя, чтобы увидеть, кто ты есть? Она, правда, не знала, что ей делать.

 

 

 

 

                                    74.

 

Были бы желающие, он бы поспорил, что власть сегодня можно захватить с помощью одной газеты. Власть над умами и сердцами людей, власть над страной, власть над миром. На самом деле здесь, конечно, много сложностей, но они преодолимы. Как в шахматной партии с опытным противником надо просто делать сильные, а то и единственные ходы. И с самого начала газета дает повод к общению с любыми нужными людьми -  от политиков до артистов и от банкиров до обывателей. Что очень важно.

Как вообще в жизни все решает стиль. В наступающем новом времени -  новый стиль. Его нельзя придумать, но можно уловить из воздуха. Если относиться к газете всерьез, это ставит крест на суете. Правильный путь узнаешь по куражу, охватывающему тебя, когда буквально отовсюду начинает обрушивается то, чего и не мечтал отыскать. Впечатление, что все только ждало твоего прихода. Открытия, таланты, интереснейшие люди лезут отовсюду. Это -  Россия, страна подземных богатств, невероятных резервов.

И тогда ты делаешь следующий ход:  газета это только видимость, отвлекающий маневр более тайного замысла. Способ найти людей, которые бы реализовали твои планы именно потому, что на первый взгляд совпадают с их собственными. Игра идет во всех измерениях, что самое славное.

Сначала заслушиваешь финансового директора, который докладывает список потенциальных партнеров и спонсоров. И что надо для их привлечения делать. Берешь на работу только людей, которые умнее тебя, а не наоборот, как делают остальные боссы. Поэтому всегда стараешься подловить его на том, что сам сделал бы лучше. Обычный тренинг:  играешь с более сильным противником, нежели сам. Здесь строится стратегическая задача и соответствующие тактические ходы по ее реализации. Иногда, конечно, теряешь длинный расчет вариантов да он и не так важен, всегда можно скорректировать по ходу дела.

Дальше идет сервировка основного блюда. Он не скупится на золотые перья. Есть девочка, вкусу которой он верит, и она читает все, называя тех, кто привлек ее внимание. Для какой- нибудь особой задачи ему могут быть нужны необычные авторы, и он примерно заказывает ей параметры. Какие- нибудь развязные, хамские перья. Он их не очень любит, но тут твои вкусы не играют роли. Он обговаривает с авторами тон и направление материалов в общем ключе номера, недельной связки, месячного заряда и так далее. Он любит структурировать номера газет как главу некоего единого текста, называемого временем. Спрашивает предложения. Болтунов не любит. Журналист должен писать, а не говорить. Если много трындишь, значит, недописываешь. Собственные его предложения обсуждаются только в самых редких случаях. Обычно принимаются к сведению, если он сам не просит подтвердить.

Дело репортеров крайне важное:  снять покров тайны с окружающего. Протыриться в городскую ли, в умственную жизнь. Мы на самом деле пишем этнографический памятник быту и нравам времени, не устает повторять он. Поэтому смотрим на все с интересом и отстраненно как на лунатиков. Описываем сжато и по делу. Увлекательность приходит сама, а не навязывается похабным говорком шпаны.

С потенциальными вкладчиками денег беседуют специальные дамы, найти которых особый труд, поскольку их количество должно соотноситься с числом делающих газету. Что для всего мира рутина, для нас страшная новость. Он не любил коллег, справедливо считая их идиотами. Есть в штате и джентльмены, внушающие доверие. Газета -  фабрика, где у каждого своя операция, и один идиот может угробить всю продукцию. Кто- то узнает телефоны и созванивается, другие выезжают "на объект", третьи приводят в порядок, собирают в полосы, четвертые делают и отслеживают фотографии, пятые выдумывают списки новых тем и персонажей. Газета -  живая расширяющаяся сфера знакомств и влияния. Ее пространство -  опытное поле для устройства жизни на свой салтык. И у нас, и заграницей. Длительное и крайне увлекательное занятие. Книга, книга, книга. Ты переписываешь прошлое в ключе, нужном для будущего. Ты фальсифицируешь будущее, чтобы устроить в его тени настоящее, зарыться в землю, исчезнуть и вынырнуть с той стороны, с которой никто не ждет.

Поэтому оставаясь в одиночестве в дальнем кабинете, чтобы якобы без помех работать, он любил втайне от сотрудников исчезать по своим делам. Спускался по особой лестнице, брал первую попавшуюся редакционную машину и уезжал на явочные квартиры. Детство, скажете, игра. . . Но именно игра и придает вкус жизни.

 

 

 

 

                                                   75.

 

Если человек, то, по определению, загнан в тупик. Не остается ничего, кроме сопротивления. Это и было, наверное, целью Создателя:  вынудить тебя на ответные действия и тут уж прищучить по полной программе. Ну и хорошо. Диспозиция понятна. При случае принимаешь соответствующие меры. Одни бедолаги кричат, что Бога нет, другие выжидают момента, чтобы Его победить, что опять же невозможно. В том и смысл, чтобы приняться за невозможное. И победить. Отсюда и отношение к людям. Не обязаны они понимать правила и игроков, которые их двигают. Достаточно двигать их самому, куда тебе нужно, ведя игру. Он начал с нуля и сделал газету не для того, чтобы показать им, чего они стоят, а чтобы вызвать любовь и доверие. Заинтересованный человек беззащитней всего. Ты расставил своих людей в наилучшем порядке, и при начале боевых действий Бог сомнет их в первую очередь. Пусть на это будет потрачено мгновенье, но иногда и его достаточно, чтобы перестроиться и выйти из- под удара.

Вечером он был приглашен на именины покровителя в Сивцев Вражек. Многое зависело от дамы, с которой придешь. Он предложил ей пойти с ним, и она превосходно разыграла роль жены и матери его детей. Понимали друг друга без слов, и он совершенно не волновался по ее поводу. Это сразу чувствуется. Когда вальяжен и расслаблен, окружающие любят тебя, и ты наблюдаешь их в первозданном виде. Присутствовал министр, который за столом вдруг стал отмечать его таланты, а потом предложил попробовать себя в качестве главного одной из организуемых газет. Они договорились, что на неделе он позвонит по прямому, и они встретятся для обсуждения. Он не показывал как ему тошновато. Легкий мандраж как раз и показывал близость Того, с Кем он вел игру. Она не была, конечно, в курсе, но действовала умиротворяюще, он отметил.

Домой ехали молча. В метро читала модный журнал, который купили на развале. Перед тем как зайти к ней, предложил зайти в ближайший ресторан и выпить за знакомство. Это их стиль -  постоянно знакомиться друг с другом. Позволяет снимать накопившуюся усталость. Главное, говорит она, чтобы он не перепутал и не познакомился с кем- нибудь еще. В маленьком полутемном зальчике, где им подают фрукты, коньяк и кофе, он держит ее руку в своей. Они почти не разговаривают, хоть ей кажется, что она не закрывает рта, рассказывая о своих делах. Поэтому может вдруг начать с середины того, о чем якобы только что ему говорила. Ему это нравится. Для того, чтобы понять человека, достаточно увидеть его сны. Потихоньку ощущение номенклатурной дряни его оставляет. О себе он помалкивает, но ей кажется, что они, как прожившие много лет друг с другом супруги, понимают все без слов. На самом деле она и пошла с ним в гости, чтобы "прогулять" привидевшийся накануне сон как она ходит в какой- то детской поликлинике на проспекте Мира -  двери, двери, процедурные кабинеты, кладовки, аудитории для студентов -  и почему- то все время выходит на улицу не с той стороны, а обратно уже не вернешься, надо снова ехать к тому входу через весь город. Не сон странный, а ощущение от него. И вот она весь вечер этот сон ему как бы и рассказывает. "Ты не представляешь как ты мне нужна", -  говорит он, расплачиваясь с официанткой. Сейчас они поднимутся к ней, но он даже не разденется, возьмет какие- то бумаги и уедет, потому что в комнате все равно спят дети.

 

 

 

                                          76.

 

Ощущение себя схоже с поездкой в метро -  сидишь в углу с закрытыми глазами, ничего не происходит, куда- то едешь, покачиваясь, ни сердце, ни живот не болят, хорошо, думаешь о чем- то своем, неясном. Если сподобит, прояснишь себя до состояния сексуальности. Не раз ведь думал, распаляясь с любимой, как было бы ей, наверное, хорошо ласкаемой сразу несколькими тобой да с разных сторон, когда она наклоняется к тебе, а ты в большое зеркало видишь как она раскрывается в этот момент сзади и -  некому, увы, некому. . . И в то же время, от кого на самом деле не придешь в брезгливое отвращение? Разве что от себя. И она говорит, что ты ничего не понимаешь, любящей женщине нужен ты один и никто другой. Хорошо, пусть будешь ты.

-  Не пойму, -  говоришь себе, -  тебе уже мало, что она прекрасна собой, что зарабатывает кучу денег, что таланту общения ее и энергии нет предела, ты хочешь, чтобы она, к примеру, писала еще по вечерам любовный роман, засылая его в качестве послания в Интернет, ловя на него впечатлительных молодых людей типа тебя другого?

-  Может, и так, -  соглашаешься, сидя в кресле и попивая небольшими глотками коньяк. -  Это придало бы дополнительное измерение ее нынешним вояжам из Москвы в Нью- Йорк, оттуда в Париж, потом еще куда- то, куда не говорит, оттуда на Апеннины на элитный семинар в горной деревушке и опять в Москву, где у нас, не забудь, тайный подземный дворец с выходом у Патриарших.

-  Тем более, что время от времени путешествуем все вместе.

-  Конечно. Это нам нужно. Это наш любовный роман, который она видит со своей стороны, так, как мы никогда его не увидим. Весна в Париже втроем. Ты же писал об этом.

 -  Да, и она еще кого- то туда вписывает, в то время как каждый из нас ведет свою собственную игру. Кроме того, мы не знаем, что происходит в бесконечной компьютерной сети, куда это вбрасывается. Нет гарантий, наконец, что где- нибудь в Лондоне не объявится  молодой человек, который объявит себя ее, а то и нашим поклонником.

-  Не забывай, что мы делаем пространство компактней, чтобы тем удобней из него выйти. Вот оно здесь -  все сразу. Нажимаешь на кнопку и выходишь в совершенно иное. Что же до молодого человека, то если он ей нравится, я не буду возражать. Я слишком ее люблю, извини. Все, что ей в радость, мне -  в счастье.

-  А я не знаю. Может, я с ума сойду? Все слишком непредсказуемо.

-  А ты можешь представить, что она с ее тактом сделает что- то не так, как надо?

-  Нет, не могу.

-  Ну вот в  этом и дело. И потом, учти, в своем романе она предстает изнутри, в то время как мы сейчас -  снаружи. И эта плоть, извини, не самое мне дорогое, если я могу с ней общаться тоньше и доверительней, нутром.

-  Ну так мы все внутри. . .

-  Хорошо, а внутри разве мы можем все вместе встретиться? Разве каждый не настолько копает там в свою сторону, что просто нельзя сойтись. К сожалению, место встречи только здесь.

-  По- моему, ты себе противоречишь. Как же ты с ней там общаешься? Ну да ладно. Там, внутри, все действительно, наверное, на порядок сложнее и многомернее. Ведь и все умершие -  тоже там. Только войдя и живя там, понимаешь, насколько дороги мы и незаменимы друг другу здесь.

-  Выпьем?

-  Давай. Только попроси у нее, пусть пирог с яйцом принесет наконец и посидит с нами.

-  Хорошо, но ты вспомни, как она пишет о себе в третьем лице девочки в некрасивых очках, уродки, как она себя называет, мечтающей по ночам о тебе, но знающей, что всю жизнь будет одна.

-  На самом деле каждый из нас пишет по роману в трех лицах, которые перепутываются во взаимной любви друг к другу, в страхе того, что не найдут друг друга, потеряются, не сойдутся вместе. И, действительно, какие- то тексты сходятся, другие -  нет, черт- те что, запутано все. Где пирог?

-  Хорошо, а если возьмем сейчас жену и поедем все вместе к ней?

-  Тебе мало прошлого скандала?

-  Неужели она никогда так и не поймет?

-  Это наша жизнь, а есть -  ее, и непонятно, где они сходятся.

Ну хорошо. Открываешь неприметную дверь, начинаешь медленно спускаться вниз. Никогда ничего достичь нельзя, все повторяется вновь и вновь. Ничего нельзя и потерять.

 

 

 

 

                                      77.

 

Жизнь можно представить в виде нескончаемого разговора. Давно уже все понятно, нечего выяснять, но разговор длится, потому что бесконечен. "Рядом с тобой я чувствую свое ничтожество", -  говорит она, пока он, сидя в кресле, размышляет, какую книгу извлечь из залежей и, пользуясь как ориентиром, войти в лабиринт. -  "Естественно:  я вижу перед собой тебя и -  мир прекрасен. Ты видишь меня, и все -  ничтожно". -  "Вы будете чай или кофе? " -  Делает вид, что смущена, не очень хорошо себя чувствует. -  "Все равно. Как вам удобней". -  "А здесь или на кухне, где мы уже привыкли? " -  "Все равно". -  "Наверное, все- таки чай. А вам нравится Кастанеда? " -  "Я его не читал, а что? " -  "Я недавно прочитала, и он мне очень понравился. Хотя, я подумала, разговаривать о книгах это повод к недоразумениям". -  "Я ничтожна, и все, что я делаю, ничтожно. У меня ничего не получается. Все идет наперекосяк, и я тебе только порчу настроение своими проблемами. Даже детей не смогла родить, которые продолжили бы твое дело". -  "Ты это серьезно? " -  "Все- таки чай, -  говорит он. -  И не на кухне, а здесь. И чтобы была легкая шиза в отношениях, неожиданность. Правда ли, что у женщин совершенно другое восприятие всего, чем у нас? " -  "А какое у вас? " -  "Ну трогать и все такое". -  "Да, у нас более расплывчато. Может быть, трогать, да, но этим и ограничиваться очень долго. Ласками, прикосновениями, разговорами. Двигаться вперед постепенно, наслаждаясь всем, что происходит:  запахами, поцелуями, облаком самого любовного настроения". -  "Мне легче с тобой спать, чем разговаривать, -  говорит он. -  И вообще, знаешь что, когда я умру, ты сожги меня, и не затевай, пожалуйста, ничего, а возьми прах и выбрось куда- нибудь. Очень тебя прошу. Чтобы меня не было". -  "Ты специально меня хочешь сегодня довести? Не видишь, что я и так весь день плачу? " -  "Ну извини, но я серьезно". -  Она привозит на сервировочной тележке из кухни печенье, варенье, блюдечки, заварной чайник, кипяток, открытый шоколадный набор, который он принес -  образцовая хозяйка, принимающая у себя в гостях мужчину. Улыбаясь, он берет ее за руку, какая нежная кожа, Бог мой, другой рукой легонько проводя сзади по бархатной юбке, как бы отщипывая с попки сдобный кусочек. У нее сразу все сжимается, она не знает как реагировать. -  "Ну зачем ты опять все испортил, -  говорит она, наливаясь слезами. -  Ты специально это говоришь, чтобы меня убить. Ты ведь знаешь, что без тебя я жить не буду. Почему, как только я себе что- нибудь покупаю, у тебя тут же портится настроение, и ты говоришь гадости? " -  "Это не гадости. Ты сама только что сказала про ничтожество, но ты просто не представляешь его границ. Тогда молчи". -  "Я только вижу как ты раздражен, когда говоришь со мной". -  "Зачем вы так? " -  "Я произвожу другое впечатление? Но когда мы вчера познакомились и целовались в той комнате, первое, что я подумал, что у вас и там тоже точно такой же аккуратный открытый ротик, куда так сладко будет войти". -  "Об этом не говорят, - прошептала она в ужасе. -  Вы все испортили". -  "Говорить нужно о всем, что пробуждает от спячки. И я вынужден говорить непотребное, как дзенский учитель. Иначе я воспринимаю, что все это как будто происходит не со мной и не с вами, а с кем- то другим. Например, с моей двоюродной сестрой, к которой пришел ухажер, а она его, выпендриваясь, угощает. А я- то, маленький, здесь же, все вижу и знаю, какая она бывает, когда он уходит. И, значит, вас знаю, и, поверьте, это не вы и не я". -  Главное, не броситься в объятия друг друга из- за незнания, что делать дальше. И все- таки, лучше броситься, чем разойтись, надутыми, по своим комнатам. Она уже хотела уехать в консерваторию на концерт и больше вообще не возвращаться, когда они оказались вдруг в постели и, сквозь слезы, она только приговаривала, обнимая его: "Ну скажи, почему ты не всегда такой? Я ведь уже приготовилась умереть". -  "Да я всегда такой, -  повторял он. -  Это у тебя настроение так изменяется, что ты все абсолютно по- разному видишь". -  "У меня, честное слово, очень болит голова. Я не совсем понимаю, что вы говорите. По- моему, вам надо сначала научится себя вести. Давайте, выпьем молча чай, и вы уйдете". -  "Давайте, -  мирно согласился он, уже уходя глубоко, далеко. Пусть думает о нем, что хочет. Ему все равно. -  Я, кстати, могу вылечить вашу головную боль. Подержу руки у висков и через минуту все пройдет, хотите? " -  "Нет, спасибо, не надо". -  "Ну как хотите". -  "У меня ощущение, что ты заранее все рассчитал, что с нами произойдет". -  "Не говори ерунду". -  "Ты не замечаешь, что все, что я говорю, ты называешь ерундой? Надоело все- таки". -  "Ну извини, не будем только все начинать сначала". -  "Ты получил все, что хотел, и больше тебе ничего не надо, мол, катись, дорогая". -  "Нет, ты, действительно, просто чудо. Такое придумать невозможно".

 

 

 

         

                                    78.

 

Домашнюю библиотеку собирают не для чтения детей, внуков и когда сам уйдешь на пенсию, точнее, не только для этого. Ее собирают для того, чтобы удобнее было в предсмертной агонии карабкаться по полкам, по корешкам книг, переправляться, как по сплавляемым вниз по течению бревнам, на тот берег. Помните пушкинскую агонию? Жуткое ощущение пустоты, страха, которое преодолеваешь, перебегая от одной книги к другой, пока не потеряешься вглуби. Но так и душевное равновесие, пока жив, сохраняешь, лишь переписывая, правя, улучшая текст того, что вокруг. Идеал демократии есть воспитание граждан в аристократическом духе. Живя в одном, дышишь иным. Тосковал по идеальной лекарской школе на острове Кос, где Гиппократ с учениками правил на оселке человеческую природу. Артель напрасный труд. Для добродетели нужен фон, и можно представить как в районе косской школы встрепенулось и расправило крылышки всякое бесовство. Небось и войны кругом закишели, когда наметился небольшой перекос в сторону добра. Лучшее, что может сделать святой это бегом бежать отсюда, чтобы не соблазнять малых сих на сопутствующее ему безобразие. Вспомнил к чему- то как Юрий Нагибин отметил в дневнике 55- го года, что в обыденной советской жизни донос и доносчик воспринимались  отнюдь не с большим ужасом, чем в интеллигентской среде какой- нибудь бездарь. Ну такой он, чего с него взять, убить что ли? С кем не бывает. С человеком общались, пускали в дом, работали, сочетались браком. Далеки мы, господа, замечает Юрий Маркович, от серьезной народной жизни. Куда уж дальше. . .

Вспомним талейрановский принцип: "Поменьше рвения. . . "  Все, что ты, выстарадав, предложишь своему начальству, будет отвергнуто им с порога как твой личный бред, как неприличный запах, испущенный в обществе. Хоть ты и знаешь, что это принесло бы всем успех. Нет, пшел вон. Дерьмо всплывает наверх по закону физики, и не считаешь ли ты, ничтожный, что законы эти неправильны? Такова Россия, создавшая тебя таким, какой есть, и сама же сожравшая -  тихо, без аппетита, не хрустнув, с обидой, что еще ведешь себя при этом как- то странно. Непатриотично что ли. Ночью обложен напрасными мыслями как ангиной. Набухшими, воспаленными, полными гноя. На что опереться? На Бога? Но разве не Он, как высший начальник, отшвырнул тебя и все твое вон как ненужное? Начальническое самодурство его не знает границ. "Да боится Господа вся земля;  да трепещут пред ним все, живущие во Вселенной, ибо Он сказал -  и сделалось;  Он повелел -  и явилось" -  открылось ему в первом же попавшемся псалме. Логики тут нет, как заметил Лев Шестов, но абсурда, скажем мы, нам и так через край. Согласен, нам не угодишь. По образу Твоему и подобию создан концлагерь наш, Господи.

Бога нет, Александр Сергеевич. Есть похабный идол, сублимировавший людскую мерзость и непристойно выставивший ее напоказ. Особо бесстыдствовало рабье православие, сводившее с ума интеллигентов, когда ухмылялось, подмигивая, как пьяный шут:  мол, полюбите нас черненькими, тогда и освободим от невроза мысли. Бога нет, а есть проблематичная черная дыра между ног вселенной. То самое, волосатенькое желание, которое вынужден исполнять воспаленный, набухший ум.

 

 

 

 

                                     79.

 

Чем купил его босс, которого он в семье называл то "босярой", то "Боссюэ", так это первым же вопросом в точку: может ли он сделать ему человеческое лицо? Он еще специально уточнил, что тот умеет в виду. Да- да, то самое. Социализм с человеческим лицом, капитализм, я с человеческим лицом. А знаете, сколько этот будет стоить? Нет вопросов. И никакого вмешательства в работу. Понятно, не он же специалист. Но за туфту надо будет отвечать. Он не угрожает, он просит, заранее благодарен. Ударили по рукам.

Человеческое лицо -  образ Божий, то есть места ему здесь нет. Нужно, значит, создать специальное место, где произойдет встреча с вышним. Поэтому сперва занялся этим, купил через мэрию большой участок "чистой" земли на Плющихе -  в родословной ни кладбищ, ни чумных больниц, ни электромагнитной дряни. Перенесли туда особняк с Арбата, предназначенный к сносу, реставрировали. Он долго думал над планом действий, можно сказать, вживался в него. Шутка ли, не от мира сего, получил полный карт- бланш. Устроил в Сокольниках благотворительный базар. Люди собирались толпами, с детьми, получали подарки, продовольственные пакеты. Копеечное, как оказалось, дело, а радости выше крыши. Никаких упоминаний патрона. Раздавал бесплатно свою газету, где о нем тоже ни слова. Зато истории людей, рассказывающих про московские тайны. Исповеди, письма, необычный в газете человеческий тон, почти сумасшествие. Потом он вместе с женой собрал многих знаменитых людей, артистов, музыкантов, политиков. Босс, конечно, сидел с женой и детьми в самом центре. Все угощались. Он знакомил их с боссом, говорил, что именно он издатель газеты и вообще Морозовы и Мамонтовы могут спать спокойно, скоро будут новые русские сезоны, тогда и посмотрим. Всего- то и надо, что распространить вокруг человеческое тепло, но мир не готов к этому, выталкивая взашей.

В газетах появились ехидные отклики на все акции. Босс вызвал к себе и молча показал отчеркнутые страницы упоминаний. Он уже знал, что знакомые его бандиты уже интересовались, он что, с ума сошел? Сам понимал, что все это творчество конкурентов, но заметно мрачнел и общаться с ним становилось заметно труднее. Потом обнаружил, что и за ним уже идет слежка, причем, непонятно, кто это: люди босса или его конкурентов, хотя, если честно, хрен один. Короче, все подвигало его на более серьезные акции. Он сошелся по поводу слежки с людьми из службы безопасности, и те дали ему ценные советы, как, не имея "крыши", пройти между силовыми потоками. Он внутренне уверился в том, что и сам знал:  хорошо правит тот, кого не видно. Наполеон надиктовал шестьдесят тысяч писем в своем стиле и завоевал весь мир, что бы по этому поводу ни думали историки. Значит, сегодня надо надиктовать столько же или больше, чтобы приручить это животное -  мир. Ну и довольно об этом. Как говорил Ларошфуко:  нарисовав круг, легче выйти за его пределы.

Звонил маме, она подробно рассказывала, какое у нее давление, какие лекарства принимает, какие у нее есть, а какие заканчиваются и надо идти к дежурному врачу на диспансеризацию, чтобы тот выписал ей бесплатные рецепты, но теперь их все больше ограничивают, не больше двух рецептов в месяц, а говорят, скоро будет один, а там и вообще отменят, в бюджете нет денег, и врач говорит, чтобы брали дорогие, а ей ведь еще и для глаз надо, ну хватит о болезнях, переходила на многочисленных подруг и знакомых с их бедами, заботами, нехваткой денег. Он выслушивал подробности. "Так что грех роптать. . . " -  говорила мама в конце разговора и шла на кухню ставить чайник. Он тоже ценил этот мрачный отечественный пейзаж, по которому взял в привычку прогуливаться перед сном.

 

                                              80.

 

Зима была на редкость гнилой, скользкой, ветреной, с температурой около нуля, с заносами снега и грязи, ну ни к черту. А в Европе с Америкой -  снегопады за снегопадами, хоть голыми руками их бери, да некому. На мерзкую улицу совсем перестал выходить. Сидел дома, занимаясь разоблачениями. Грязную работу взяли на себя издания, желтые от вскрываемого гноя. Он же нащупывал внутренние дефекты системы, которые вылезут наружу только в будущем веке. Его охватывал восторг знания, что все кругом -  обман и мистификация. Переплетающиеся подробности могли занять тома безвыходного лабиринта. Накануне вечером так возбудился, что за полночь достал ополовиненную бутылку коньяка и распил на двоих с женкой. По всем правилам -  с лимоном, с пастилой, которой закусывала жена, а он черным хлебом с колбаской. И несвязный поток кухонного сознания, гениальные мысли, не воспринимаемые собеседником. И даже под утро пил прямо из чайника воду.

Взять хотя бы русскую поэзию, которую так пропагандирует официоз. Да кто ее создавал? Оболтусы, негодяи и тунеядцы. Золотая молодежь типа Пушкина, Бродского, Боратынского, Есенина, Вульфа, Маяковского и прочих подобных им дим быковых. Пьяницы, развратники, матерщинники, в лучшем случае -  евреи. Замечательные стихи писал Сталин в пору террористической молодости. Чтобы в итоге партфункционеры, обосновавшиеся в ЦДЛ, Малеевке и Литфонде, блюли это как гордость русской культуры, обобществленной собственности и государства? С насильным обучением этому деток в школе. И -  наизусть, падлы, наизусть, кому говорим! До того заморочили, что, и мы сами в это поверили, посвятив жизнь литературному прорыву в -  несуществующее.

То же с "русским философским возрождением". Бывшие марксисты из прикрывшихся партийных альманахов взяли да понаписали за несколько лет уйму трудов полета мысли необычайной. В чем дело? Да в том, что в профессора права и отца семейства Евгения Трубецкого влюбилась овдовевшая мильонерша Маргарита Морозова. Она ему и издательство "Путь" создала и оплатила книги Флоренского, Бердяева, Эрна и прочих. Николаю Александровичу даже дорогу в Рим оплатила вместе с пребыванием, покуда он там свой "Смысл творчества" не написал. С концом любви, денег и мирной жизни дело тоже кончилось. Посмотри  со вниманием на творящееся вокруг. Не в том дело, что дурят нас. Мысль, подобно гною, накапливается подо льдом, чтобы, вдруг прорвавшись наружу, смести все вместе с народным гневом. У русской мысли та же подавленная природа. Под превращенными, трансфертными, блуждающими формами бьется чистый нерв страдания, ищет выход, говорит он жене, взахлеб читая письма Евгения Абрамовича из только что купленной книги. То же сейчас. Снова заквашиваем будущее столетье. Старые листья отпадают на глазах. Скоро все попрет из нас наружу.

 

 

 

 

                                    81.

 

Когда она поняла, что королева? Раньше стихов? Или когда начала читать? Вместе с одиночеством девушки, знающей, что умрет? Неважно. Сидя в своей крошечной комнатке под вечное бурчанье родителей и телевизора за стеной, она проваливалась в тихий счастливый ужас самоощущения. Она поняла, что главное в жизни -  ее методичность. Сначала видишь себя такой, какой хочешь умереть, а потом живешь такой, какой хочешь себя видеть. Особенно на фоне остальных.

Тяжелее всего будущей королеве приходилось среди простолюдинов- родственников и безумных одноклассников. Сильней всего из школьной жизни запомнились меловые тряпки, которыми кидались на переменах мальчишки. Чистоплотность входит в обязанности королевы. Каждое утро перед школой -  глажка высохших за ночь личных вещей, душ, сушка волос. При первой возможности стала заниматься спортом. Ездила в манеж стрелять из лука. Аксессуары стоили достаточно дорого, и проблема денег ее извела. Потом появился мальчик из параллельного класса. Был влюблен, провожал в школу и домой, нес портфель, дрался за нее и безуспешно пытался перейти в ее класс. Ни разу не сказала ему о своем королевском высочестве.

Примерно тогда же прочитала одноименный роман Томаса Манна, который поразил сходством с собственными мыслями. Ты вся снаружи в то время, когда как никто ты -  внутри. И страшней всего собственное занудство, к которому постоянно подмешиваешь толику шутовства. И языки с науками, которые непременно должна знать. Родители понятия не имели, что надо брать учителей и учить музыке. Поэтому могла только покупать пластинки, ходить на концерты, читать все подряд. И беречь нервы, потому что все чаще становилось невыносимо жутко. Она была -  королевой в изгнании. Надо было запастись силами, чтобы надеяться на возвращение к власти. К власти над кем? Кто ее подданные? Она задумывалась о бедолагах, среди которых жила, чтобы показать им пример высочайшей жизни с негнущейся спиной. Не зная, кто она, они могли ее изнасиловать и уничтожить, но надо было продолжать, несмотря ни на что.

С особым вниманием изучала книги о царственных особах. Писали много ерунды. Выходило, что они не оправдывали своего происхождения ужасным обжорством, развратом и скандалами, которые расстраивали ее не меньше, чем королеву- мать, но она догадывалась, что тут много жажды сенсаций, то есть неправды. Люди не улавливали родового избранничества, которое находило выход таким образом. Жизнь их -  не о том. Простолюдины обступали хуже смерти, и отношение к ним было такое же:  как к неизбежности не нами установленных правил. Пусть им кажется, что ты придумана неудачно, но это -  ты. Она упорствовала в том, чтобы быть собой. Избранничество -  тоже болезнь и прожить ее надо до конца. Хотя бы примером избранных случаев патологии. Не исключала и такого. Не нам судить о себе.

Родители переживали, у нее не было мальчиков, спрашивали, может ей подарить гитару, чтобы она свои стихи сделала песнями, а там, глядишь, кто- нибудь влюбится. Матушка чаще причитала, что на пенсии хотела бы заняться внуками. У королевы на самом деле нет своего тела -  только то, что для разглядыванья другими. Пришлось выдумать собственную династию, наделить предков выдающимися способностями благости и злодейства. Наше высочество само творит свою предысторию. Так вместе с будущим рождается и прошлое.

Теперь главное. Можно воображать себя любой, но первое же общение с реальным человеком может обратить тебя в косноязычную и неловкую чумичку, в иссохший столб неясного предназначения, в тоскующую по взаимной симпатии дуру. Да, королева вынуждена всю жизнь себя играть, но от тебя зависит эту себя выбрать. С посторонними она держала дистанцию, те и не настаивали, понимая, что не принцы. Свои -  раздражали до корчей в брюхе. В письме к подруге, которую нашла специально, чтобы было, кому писать, выражалась возвышенно: "Признаю, что люди действуют от чистого сердца, но буду всячески протестовать, если от меня будут требовать внимать им. У меня совершенно иная температура кипения и таяния, увы". К тому же не могла избавиться от подозрения, что адресат может позволить себе читать ее письма третьим лицам, с нее станется. Поэтому писала на вечность дедушке. При этом была уверена, что избранный круг все же существует. Ей не повезло найти его, но и им точно так же не повезло. Она была бы там своей. Ее существование подтверждало, что и они существуют. Все идет как идет.

 

 

 

 

                                      82.

 

Из ванной вышла голой, обвязав голову тюрбаном, так, что даже не видела его. Может, пока мылась, забыла о его существовании? С нее станется. Интересная девушка. Во всяком случае, пока наблюдал за ней в зеркале, она присела за туалетный столик, стала щипчиками поправлять ногти на руках, потом с той же целью подняла ногу, так что открылось самое сокровенное, и он даже достал из кармана и надел очки для дали, чтобы лучше рассмотреть нечаянное бесстыдство. Впрочем, какое уж тут нечаянное. Она прекрасно знала, что он за ней наблюдает и так с ним играла, уверенная, что кажущаяся невинность распаляет сильнее всего.

"Баба -  не цель, а средство", -  любил он повторять с высот своего писательского опыта, даром что дамы, которых он имел, ничем бабским никогда не отличались. Умницы, писаные красотки, каждая со своей изюминкой бизнеса или парламентского красноречия они сверкали на приемах, в телепрограммах, на интервью и в заграничных вояжах, наполняя свидетелей тоской по их женственности. Та буквально витала вокруг них, и он привык впитывать в себя ее пряность. Она была для него средством выхода из паучьего своего одиночества  внутренней жизни, и женщины, видно, чувствовали свою высшую необходимость ему, иначе, с какой бы стати так охотно и с наслаждением ему отдавались? Так они вкупе блаженствовали. Он -  пауком, который вьет свою сеть своими сотрудницами, агентшами, ангелами- хранительницами. Они -  ангелической мошкарой, видящей свое предназначение в том, чтобы отсосали их женскую суть. Приласкай их, они сразу все поймут, все отдадут, все завоюют. Он приносил удачу, которую поверхностно объяснял своими неисчислимыми связями. Щедро сдруживал новых фавориток с предыдущими, расширяя свое влияние. В женщинах нет той мужской тяги к гражданской войне, которая по- прежнему корячит страну. Сперва старики не подпускали к власти, теперь все заполонил лихой молодняк. Он и ему подобные должны были, казалось, выпасть в осадок. Он и выпал, идя из осадка к тайной власти со всеми своими бабами- полюбовницами. Заселил ими внутреннее пространство. Придумал новую форму господства над миром.

 

 

                                      83.

 

После близости они могли говорить друг с другом часами, не останавливаясь, Буквально обо всем, о жизни, о детях, мужьях, работе, музыке, разве все перечтешь. Обеим казалось, что такой душевной похожести просто не может быть. Обоюдный восторг заканчивался тем, что кто- нибудь из них опять начинал ласкать другую, и они погружались в совершенно небесное состояние. Это был не секс. Это было какое- то чудо, взаиморастворение друг в друге. Они ничего не имели против мужчин, не раз говорили об этом, но то, что творилось с ними, было несравнимо. Так они были влюблены впервые в жизни. Сплошная нескончаемая влюбленность. Только сейчас они становились собой, такими, как их придумал Бог.

Она первая сказала, что мечтает подобное ощущение расширить на все вокруг. Марина отнеслась сначала к этому скептически. Экспансия, мол, мужское занятие (они часто делили происходящее на мужское и женское, пытаясь разобраться в себе), а женщина носит свое внутри. Вынашивает. "И рожает, -  добавила она. -  У нас есть близкие обеим люди. Мы можем вдвоем сближаться с теми, кого любим, кто нам нужен. Расширять круг". -  "Ты хочешь с ними со всеми спать? Нет, я просто спрашиваю". -  "Конечно, это необязательно. Только если мы обе вместе захотим". -  "Но своих мужей мы ведь любим, а не хотим". -  "Мужья -   другое. Помнишь, как в детстве:  чтобы все вокруг было таким, как хочется. А мы, мне кажется, могли бы именно так устроить".

Несмотря на занимаемую должность у нее было амплуа фантазерки. Она уже взяла Марину на твердую зарплату, "на содержание", как неудачно шутила та, поскольку с ее приходом дела в фирме пошли гораздо лучше прежнего. Марина с ее трезвым умом видела на шаг дальше конкурентов и было смешно смотреть как те пыжатся, но напрасно. Марина уже и сама понимала, что им нужны новые люди, а когда ищешь кого- то, они и появляются. Запирались в кабинете и думали, что им делать. Лучшие мысли всегда приходили в голову нечаянно. Например, когда на восьмое марта решили сделать друг другу подарок и прямо с работы уехали в Париж. Многоразовая виза была, с мужьями договорились, нянечки, сидевшие с детьми, были только рады подзаработать, красота. Шофер довез их до Шереметьево, провели в Париже два дня, остановились в шикарном отеле, познакомились с какими- то ребятами, которые вполне могли оказаться полезными, все вокруг складывалось чудесно, только не сглазить. Весна, любовь, удача в делах. "Мир тесен, круг узок", -  повторяла она про себя как заведенная. Только бы самолет не грохнулся. Впрочем, счастливой и умереть не страшно.

 

 

 

                                    84.

 

Газет он не выписывал, но почтовый ящик приходилось освобождать регулярно:  то кипы рекламных газет в программой, то рекламные проспекты, листовки, объявления. В этот раз кто- то положил пятничную "Комсомолку- толстушку". За утренней яичницей он изучал ее и наткнулся на статью о том, как в Архангельской области пропал немецкий турист и нашли его записную книжку с непонятными чертежами и формулами. Они прилагались на случай, если кто из читателей поможет разгадать тайну. Сам журналист, как и положено для сенсации, полагал, что речь идет о формуле проникновения в иное пространство. Кроме того, утверждал он, из человека при этом выделяется огромный сгусток энергии. В- третьих, это "другое пространство" связано с мощным любовным чувством и женским половым органом невероятных размеров. И, наконец, что в ряде стран идут секретные исследования в этой области и, как показывает злополучная записная книжка, весьма далеко уже продвинулись. Возможно, что исчезновение немецкого туриста каким- то образом со всем этим связано, поскольку немцы очень активно запрашивают российский МИД и на ближайшей встречи президентов двух стран этот вопрос будет затрагиваться. Что, вполне возможно, произошла случайная утечка информации о самом закрытом эпохальном открытии будущего, по сравнению с которым все космические и компьютерные программы и поиски -  детский лепет, служащий для отвода глаз. В общем, уик- эндная ахинея в духе сериала "Секретные материалы", но не без остроумия, надавившего на все его любимые мозоли сразу. Подпись под статьей была соответствующая -  "Николай Петров". Известно, в каком ведомстве дают такие фамилии, и мистификатор отыгрывал, что называется, на всю катушку. На другой странице было скандальное интервью с Аллой Пугачевой, которая утверждала, что не спит с молодым мужем после того как не смогла родить от него ребенка. Об интервью говорили по всем телепрограммам еще за два дня до появления.

Он доел яичницу, снова перечитал статью о пропавшем путешественнике, потом вырезал ее и послал факс с текстом -  Сереже в Массачусетс. Тот поймет. Формулы, напечатанные в "толстушке", показывали, что они на правильном пути. Возможно даже, что сама утечка произошла из их конторы, и тогда надо понять, насколько статья является угрозой и насколько угрозой серьезной. Кто- то же положил газету в почтовый ящик. По существу. Возможно, им наступают на пятки. Возможно, опередили, хотя ничего нового в статье не приводилось. Возможно, просто хотят перекупить открытие, а еще лучше забрать так. Просто рассекретить их планы, мол, каждый ваш шаг у нас под контролем, не трепыхайтесь, все равно ничего у вас не выйдет. Последние варианты были полным дебилизмом. Перефразируя Библию: "В дыре моей матери обителей много". Как там:  много званых да мало избранных? Еще вздумали толкучку устраивать? Речь, между прочим, не о сверхприбыли и даже не о Нобелевке, а о жизни вечной в месте злачном. Набрал номер знакомого пиара одного из магнатов и сказал, что речь о верном сверхпроекте миллионов на шесть долларов, сумма ничтожная по возможным последствиям. Подробности при встрече, а технически речь идет о покупке земли в районе Подольска, строительстве чего- то вроде охраняемой крепости и проведении соответствующих опытов. Пойми, говорил он, я не умею просить, мне становится дико тоскливо, к тому же, скорей всего, телефон прослушивается, пришли машину. Тот, умница, все понял и довольно прохладно отказал ему как полному дураку и сумасшедшему. Он положил трубку и стал ждать. Сегодня все равно пока работать не будет.

 

                                                           85.

 

Чем больше солнца в грязное окно, тем в более мутных борениях с собой и с лежащим на столе текстом проходит день. Несколько раз хочется подохнуть. После еды болит живот и мучает изжога:  повышена кислотность. Хочется спать, видимо, к перемене давления. Наконец бодрый день за окном отвратительно тает. Планы не выполнены, роман не продвинут, статья не закончена, жизнь напрасна. Даже героиня, дура, не проникла в то философское, о чем он сейчас читает. Она курит, смотрит в грязное окно, которое лень мыть, но все равно, видно, придется, и думает ни о чем, точнее, о выставке знакомого художника, на которую пойдет вечером. Тогда собирается и он, оставляя все как оно есть. Довольно скоро приходит автобус, и он едет, сидя у окна и глядя на утешительный вечер. В метро народу тоже мало, все едут с работы в обратную сторону. Знакомый маршрут свертывается до бесконечно малой величины покойного претерпевания. С кольцевой вышел на улицу, проехал на троллейбусе остановку, дошел до Дома художника, разделся внизу и поднялся на третий этаж, где сразу окунулся в множество висящих на стенах картин и фланирующих по залу знакомых, не зная, на что прежде реагировать. Кому- то жмешь руку, с кем- то обнимаешься, дамам целуешь ручки. После тягомотного ожидания выходят несколько человек из начальства, говорят скорые речи, и наконец автор предлагает считать выставку открытой и перейти к фуршету для более приятного знакомства друг с другом и сопутствующим искусством. Телегруппы оттаскивают несколько известных лиц в сторону для интервью, а ты опять здороваешься и ходишь кругами, но уже с бананом и пластмассовым стаканчиком вина в руке. Знакомый искусствовед, оставшийся в нынешние времена не у дел, в очередной раз подробно рассказывает свою любимую идею захвата городских коммуникаций силами примерно одной роты. Главное, по его мысли, организованность и руководство. Противостоять им некому. Почему- то не можешь, как прежде, подхватить какую- нибудь девчонку и пойти с ней в кафе внизу или в ресторан. Вместо этого трындишь с Машей Арбатовой об астрологии, которой она, по ее словам, профессионально занималась в молодости. Буквально на ходу она составляет ему по дате рождения гороскоп, говорит, что у него гиперсексуальность, но весьма слаб ангел, и поэтому он должен быть осторожен и не попадать в критические ситуации. Он замечает ей, что по- настоящему интеллигентный человек находит у себя, читая медсправочник, все болезни, а читая гороскопы -  точное исполнение судьбы. Напоминание об ангеле навевает на него приятную задумчивость. Знала бы Мария Ивановна про этого дурашку и его охранительные способности. Поставив стаканик, пробует мигрировать в сторону выхода. Посетители тают на глазах, остаются самые близкие, знакомая художница говорит, что, наверное, поедут в мастерскую, как он -  с ними? Не хватает еще пилить на Масловку, потом оттуда, та же морока что и искать какую- нибудь девушку, которая все равно тебе ничего нового не скажет, а будешь себя чувствовать с ней скованно и отвратительно. К метро идет пешком. Сырой и промозглый вечер наделяет квартиру с письменным столом и компьютером искомыми чертами прибежища. Прислушался к ангелу, который, кажется, улыбаясь, молчал. Сил немного, хочется спать, но поверх всего -  желание остаться в письме, сочинять, долбать на клавиатуре это странное послание к человечеству.

 

                                                              86.

 

У девушки был замечательный пасьон к резонерству и левая ножка короче правой сантиметров на восемь -  последствие детского полиомиелита. Все с лихвой компенсировалось кошачьим нравом. Без мыла пролезала в любую компанию, обрастала друзьями, подружками, начинала прикольные заходы к мужикам, к которым неровно дышала. Язык был подвешен хорошо, а всякие сведения, почерпнутые из умных книжек, придавали впечатление очень продвинутой особы. К тому же реагировала на то, чего ждал рецепиент, и то оправдывала эти ожидания, то закашивала в перпендикуляр. Лежбища центровых хиппи, мастерские художников, общины наркомов и буддистов были, на ее просвещенный взгляд, ничуть не хуже какой- нибудь афинской агоры. И темы неисчерпаемо возвышенны -  от Кастанеды до Жиля Делеза и от дзен- буддизма до объевшегося мухоморов Пелевина. Не говоря про всяких Эриков Бернов. Главное, неожиданные слова, которые тут же распространялись по тусовке как зараза с помойки, разносимая мухами. Ей самой удались несколько таких семантических интервенций. И, главное, что умный разговор был лишь  прелюдией к постели -  к полноте человеческой проверки на возможную близость, без которой все лишь потуга и не то.

Очередной ее дружок, которого она охмурила рассуждением о гегелевском постмодернизме, был интеллигентным мальчиком, ушедшим в хиппи с Тверской, где у его высокопоставленных родителей была двухэтажная квартира. Он учился в МГИМО и, по страшному секрету, выданному только ей, собирался на специфическую работу за границей. Она тут же развила тему, рассказав, что видит его профессором Сорбонны, модным властителем дум, внедрившимся во все интеллектуальные тусовки мира, где якобы играет первую скрипку, а, на самом деле, продвигает стратегемы шестого секретного отдела НКВД- КГБ- КПСС. Он посмеялся, но совершенно не обиделся. В преддверии этого будущего они обсуждали множество философских проблем, которые она черпала из свеже прочитанных книжек, а потом приступали к еще более замечательным физиологическим занятиям. Ему, единственному, она призналась, что папа ее был видным советским философом еще сталинских времен (она была поздним ребенком от его третьего, если не ошибается, брака) и пал жертвой известной чистки в начале 50- х, когда высших идеологических работников обвинили в "организации тайных публичных домов и участии в организуемых оргиях". На самом деле они были философами жизни. Не имея возможность писать то, что думали, они соединили эрос мысли и секса, утонченных гетер с полувоенного образца критиками мирового идеализма. Понимаешь теперь, откуда все пошло?

Сама она решительно была настроена на соединение одного с другим. Рассуждала как ее дружок поведет в будущем подпольную работу на благо родины, склоняя, например, мировую мысль на сожительство с русским абсурдом. В следующем тысячелетии Россия явно должна была быть духовным центром мира вроде нынешнего Тибета. Почему им можно, а нам нельзя? Главное, выстроить рекламную кампанию. Друг ее улыбался и переводил разговор на то, что, по ее мнению, можно ожидать от окружающих их приятелей. Даже в свете того будущего, о котором она говорила. Она с удовольствием демонстрировала свои психологические способности, заодно рассказывая о них всякие интимные подробности, почерпнутые от подруг. Потом она провожала его с Белорусского вокзала на работу за границей. Когда у нее появится компьютер, они будут общаться через Интернет, а перед этим он постарается дать о себе знать. Через год она случайно столкнулась с ним в какой- то левой компании, где он выдавал себя за питерского флейтиста, присланного сюда самим БГ. Никуда не мог деться от этих букв, поняла она. Как и то, что наверняка, сволочь, включал ее интуиции в свои отчеты вышестоящему начальству. Ее это несколько подкосило.

 

 

 

 

                                    87.

 

Приходя на всякие публичные сборища оставался после окончания до тех пор, пока кто- нибудь не вручал ему узенький листок с напечатанной на нем просьбой не отказаться отпраздновать эту встречу бокалом шампанского. Вслед за чем втекал с другими избранными в помещение типа товарищеского буфета или небольшого ресторанчика. И там не столько выпивал и закусывал как все прочие, сколько деликатно выяснял кто те немногие счастливцы и небожители, которых до сего дня он еще не знал. Было странно как это при его универсальных познаниях и интересах им удалось избегнуть отмеченности в его памяти и записной книжке. Было множество тусовок -  от правительственных и телевизионных до молодых литераторов- наркоманов и геологов, свихнувшихся на мыследеятельности. Все они были объединены им одним. Ничего удивительного. Много читая, он был в курсе родственных и профессиональных связей, включая связи слов и понятий. Слыша фамилию человека, он обычно сразу очерчивал круг его предков, родственников, знакомств, о которых сам человек мог и понятия не иметь. Предположим, однако, что фамилия ни о чем не говорит. Остается профессия. С кем- то же он учился, работал, общался. Интерес к людским историям был у него безграничен. За минуты фуршетного знакомства вытягивались такие исповеди, что ночи не хватало их записать, систематизировать, внести в генеральный каталог коллекции, расписать по статьям, по предметному и биографическому указателю. Но самое любопытное начиналось, когда в знакомстве происходил облом и человек оказывался черной дырой, про которую даже никто из присутствующих не может ничего сказать -  так, видели где- то, лицо знакомое. И сам он молчит. Вот тут ты и наталкиваешься на предощущение тайны. Знаете, как в кроссворде, где самые значимые места обозначаются на самом деле черными квадратами. Вроде бы для отделения слов друг от друга. Так и эти люди оттеняют уже известных тебе. Ты строишь на их счет бездны гипотез. На них лежит отсвет общей картины, но если и тогда дело не проясняется, происходит углубление тайной. Он допускал, что существуют люди, не отражающие и выделяющие свет, а , стало быть, информацию, а поглощающие его. Вот они- то и были главным искомым его пасьянса, за ними он и вел охоту.

Самое печальное, что ему некому было передать накопленное знание. Ни семьи, ни детей, одинокий чудак, сделавший себя сгустком направленного взрыва энергии. Бумага без комментариев, без взимной любви ничего не передаст. Да и  бумаги его выбросят через два дня после смерти, когда придут с ремонтом. Какая- то запутанная проза без начала и конца, как некий Илья Айзенштадт  подает на Тверском бульваре запечатанный конверт выходящему из машины знаменитому полярнику Отто Юльевичу Шмидту, а охрана замешкалась или ее вообще нет, и академик берет бумагу: что там, просьба об арестованном родственнике? А сегодня история поворачивается совсем иным боком, но кому рассказать ее? И никаким детям это не было бы интересно, не надо себя обманывать. Так что правильно, что их нет. Зато есть восторг в безнадежности дела. Всякое человеческое дело безнадежно. И, отдохнув, снова позволял своему мозгу крутиться в восторге знания.                       

 

 

 

 

                                    88.

 

Изощренный чертежник осмысленной жизни он был рассчитанно несчастлив в жизни личной. Выясняется это в итоге, поскольку день на день не приходится и вообще слишком занят. Даже пыль ключница может вытирать в кабинете и пылесосить только, когда он уезжает в качестве эксперта в командировку в Европарламент. Но есть еще зубная боль, желудочные неурядицы и общая нервная расшатанность, когда тебя охватывает вечность, перед судом которой вроде бы некуда деться. Но приходит настроение, уходит настроение, а дела пребывают вовеки, как говорил один из его бывших начальников. Возьмем это за основу. К примеру, зубную боль будем терпеть до конца, полоскать рот корой дуба, но не опускаться до поисков утраченного времени в зубоврачебне. Он звонит ключнице, чтобы несла завтрак в столовуюЭта пыльная старуха не нуждается в описании. Когда страдаешь от глупости жизни, значит, она покойна и налажена. Тебя не избивают каждый день сослуживцы за то, что им не нравится твое лицо и повадки. Начальство не настаивает, чтобы, вставая за три часа до подъема, ты мыл нужник для всей роты. Даже когда идешь мимо лежащего около входа в метро мертвого человека, делая вид, что он тебя не касается, тебя не останавливает милиционер и вежливо не просит предъявить документы, а когда оказывается, что ты их забыл дома, не имеешь привычки таскать с собой, просит не отказать в любезности проследовать до ближайшего отделения, а уж там смертный бой и все прочее. И не надо говорить пахану в камере, что ты не будешь звереть вместе со всей стаей, можно убить тебя сразу, потому что он все равно не поймет тобой сказанного. Книжный ум скрашивает окружающее безумие ровным светом покоя. Будешь ты заниматься разумом или не будешь, он тобой не займется никогда. Зато, набив руку и харю на силлогизмах, можешь профессионально наладить за приличные деньги их производство и даже небольшой экспорт за границу. Пусть говорят, что мировой спрос на них упал вместе с ценами на сырую нефть. Что перепроизводство сгубило рынок, и французы, например, душат наследников Монтеня уже в колыбельках, чтобы не мучали понапрасну серое вещество. Но нам  и тут повезло:  кругом чистое поле, которое надо заполнить суждениями. Более того, поскольку в здешней природе нет ни причин, ни следствий, возможны виртуальные залежи обогащенного сдвигом разума, вырванных с корнем причуд, мгновенно исчезающих предположений быть -  продолжающегося, однако, несмотря ни на что существования. В Европарламенте он уже предложил своим будущим партнерам неожиданный бизнес:  покупать росийское Иное. Полуподпольный бартер шел и раньше:  сначала в обмен на жевательную резинку и кока- колу, затем на сэконд хенд западный мир чувствовал себя на нашем фоне полноценной цивилизацией, укрепляющей гуманистические ценности. Но теперь мы не просто ставим таможенный барьер на неконтролируемом вывозе российского абсурда. Мы можем давать ему рыночную упаковку, что несомненно повысит его потребительскую и университетскую ценность. Мы можем отгружать его в самых неожиданных сочетаниях и флаконах. Мы не просто завалим мировой рынок, мы его -  создадим и завалим. Политически это может означать признание зоны экоразумной пустотности, интеллектуальной резервации. Давняя интеллигентская идея, поставленная на коммерческую основу. Нефть и газ -  ничто по сравнению с этим обогащенным ураном мыслительного фонтанирования. Безусловно, его приняли бы за безумца, если бы заранее он не поленился распространить слухи о невероятном своем богатстве и связях с русской мафией. К нему прислушались, для начала достаточно.

 

 

 

                                   89.

 

Ее поражало, насколько представления о любви отличаются от того, что происходит на самом деле. Будто кто специально дезинформирует. Она не строила из себя недотрогу, отдавалась мужчинам в охотку, с нескрываемым любопытством. Оставим нечистоплотные подробности, справедливо избегаемые беллетристами. Но они не врубаются и в суть. Взять хотя бы ее старичка- философа с почти седой бородой, который как бы полностью удовлетворял ее потребности в психоаналитическом отце. Не такой уж он и был старичок, особенно в постели, особенно когда раззадоришь. А, главное, она почему- то чувствовала себя значительно старше его, мягкого, нерешительного, чуть что впадающего в комфортное экзистенциальное отчаяние. Будь она его женой, она бы его одевала как любимую ученую куклу. Построила бы ему старинный кабинет в средневековом вкусе. Алхимический кабинет, где бы он проводил порнографические опыты по созданию любовного элексира: она знала за ним эту шаловливую слабость. В общем- то, все они, эти мыслители, писатели, художники были сумасшедшими, за что их и любила. Вместо того, чтобы просто подержаться за сиськи, придумывают черт- те что. Это она утрировала сублимацию, которую вполне уважала. Вот и ее старичок- философичок был очень даже гениален. Это и она поняла по демонстрируемым им урокам отсутствия глупости, когда он отказывался от абсолютных суждений, в которых был бы начальником и идиотом одновременно. Но ведь таким может быть только совершенный ребенок. Вот он и был таким, нуждающимся в материнской опеке. Странно, что для этого он нашел именно ее, лет на сто его младше. Ну точно, он изображал собой ее куклу, самую любимую, живую, добрую, которую она, заработав деньги, высадит где- нибудь на солнышке в Египте, в Малаге или на юге Франции, куда его приглашал восхищенный им ценитель русского искусства для искусства. Больше всего ее поражало, что он в свое время умудрился жениться, и, стало быть, образ слегка раздваивался. С одной стороны, ее учитель, гений, связник с вечностью и вдруг -  чей- то домашний тапочек. Это не вязалось, жена была лишняя. Но хотя она ее никогда не видела, она бы и ее приняла как неотъемлемую и даже любимую его часть, жила бы с ними вместе в каком- нибудь метафизическом качестве, но он сказал, что это невозможно, и она больше не вдавалась. Нет, так нет. Она, кстати, потому и преуспела в бизнесе, что вначале поставила себе целью обустроить ему сносную параллельную жизнь. Смешно, но даже то, чего, казалось бы, могла от него ждать -  извержения имен, цитат, книг, категорий, указок -  он никогда не демонстрировал. О новых книгах узнавал от нее. Расспрашивал о снах, о неясных ему ощущениях женственности. Говорил, что пишет текст, который вряд ли в ближайшее время будет напечатан и понят. Показывал ей отрывки, в которые она, честно говоря, не врубалась, но ощущала их значительность. Они были вневременны как и он сам. Вряд ли кто- то, кроме нее, о них узнает. Тем лучше, думала она, вот на самом деле любовь.

 

 

 

                                      90.

 

Лысый урод, пристающий к парням и околдовывающий их своим хорошо подвешенным языком, не мог не вызывать отвращения, переходящего затем во внимание и интерес. Все необычное -  от высших сил, которых он в себе и не скрывал, постоянно твердя о гении, который умнее его и к которому он только прислушивается. Наверное, этот гений и научил его подкалываться к юнцам с вопросцами, на которые, казалось бы, отвечаешь без труда да тут и увязаешь с горькими последствиями для заднего ума, как наглый пидар называл свое философствование. Говорили, что у него какие- то безграничные знания по всем областям, но поди проверь мастера вешать лапшу на уши. Главное, что молодежь ходила за ним табуном, что вызывало обоснованную тревогу столпов общества. Потому что, хоть он весь и был на виду, чувствовалась в нем какая- то скандальозная тайна. Не как у героев Достоевского, к чему, может, мы и привыкли бы в знак уважения к классику, а нечто философско- порнографическое, как припечатал один ушлый на заголовки журналист, тоже, кстати, бродивший сперва за ним в общей компании.

Да, клеил красавцев, особенно вначале, когда молва еще не бежала впереди него, сама толкая нетвердых в суждениях юнцов в его объятия. Назначал свидание в сквере у Большого театра. И вдруг -  не поверите, -  начинал полировать мозги истиной, добром, красотой, все с подхмылкой, но с больших букв, и у парня ехала от неожиданности крыша. Народ, матерясь, пиво из баночек пьет, кругом закат реформ и всяких ценностей, налицо финансово- политический швах, а тут тебе наяривают по полной школьной программе. И вроде бы этим и совращают. Полный абзац, потому что говорится вроде бы не всерьез, а при этом не поймешь, издевается или нет, а если издевается, то над кем именно. Над властями что ли? И, с другой стороны, как всякий юноша не можешь не тяготеть к лучшему, а он тебе это лучшее подставляет по полной программе, только дрочи. Уж больно совок и старперы замучали, нет сил. А тут еще от него личной тайной несет как от грузовика с дерьмом. Говорят, что сложности с ментами и гэбухой, чуть ли не наружка приставлена, потому что ни телефона, ни компьютера с е- мэйлом нету, значит, и прослушивать нечего. А у него на роже неуважение к властям написано, при том, что участник войны, полный ВОВа со всеми справками и двумя медалями "За отвагу", потерянными еще на фронте, когда на привале вшей из шинели вываривал. То есть полный облом и непонятность, слух о которой дошел уже и до кремлевского верха, но у них там, понятно, не до нас, вот такие, как он, и получили возможность жировать на народном горе. И в газете уже писали, а ему хоть бы хны. Стали потихоньку парнишек на Лубянку тягать, чтобы хоть за что- то зацепиться. Вроде бы кто- то стукнул, что он против либеральных ценностей. Или, наоборот, -  за, но таким хитрым своим способом через задницу, что еще хуже выходит, чем если просто враг. Ходил по ножу да еще нагло.